Текст дается по изданию: «История древнего мира» т. 2, «Древняя Греция» ч. 1 Соцэкгиз. 1937 г.

Экономика V – IV вв

Непосредственные производители
Сельское хозяйство
Промышленность
Торговля и торговый капитал

Непосредственные производители

Говорить о греческой экономике вообще нельзя, так как далеко не все греческие области развивались одинаково. Земледельческими областями с крайне слабым развитием торговли и ремесла были на севере Фессалия, в средней Греции - Беотия, Локрида, Фокида, а также Лаконика, Мессения и Элида в Пелопоннесе; в некоторых областях и земледелие было развито слабо; здесь по условиям местности преобладало скотоводческое хозяйство. Таковы были, например, Этолия, Акарнания в средней Греции, население которых в историческое время жило еще в условиях родоплеменного строя. Торгово-промышленными центрами являлись Афины, Коринф, Эгина, Милет, Мегары и др. Но и в тех центрах, которые справедливо считаются наиболее передовыми, промышленность существенно отличается от того, что мы привыкли понимать под этим словом.

Наиболее полного развития все стороны рабовладельческой системы хозяйства достигли в Афинах. Почти весь литературный и эпиграфический материал, характеризующий хозяйственную систему Греции времени ее расцвета, точно так же относится и к Афинам. Вот почему в нашем изложении придется прежде всего отметить в виду Аттику в Афинах.

В Аттике до Солона промышленность играла второстепенную роль в сравнении с сельским хозяйством. Ремесленники хотя и составляли уже особую специализированную группу людей, но все они или, по крайней мере, те из них, которые не владели земельной собственностью, были включены Солоном в низший имущественный класс фетов. После Солона ремесленники ведут упорную борьбу за повышение своих прав; им покровительствуют и тирания и реформы Клисфена, уничтожающие привилегии старых земледельческих родов.

После Солона источники говорят нам о сильном подъеме афинской промышленности.

В области транспорта в Греции в VII в. уже налицо дифференциация торговых и военных кораблей. Изобретение якоря древние относят к VII в.

К концу VI в. получает распространение новый тип более быстроходного военного судна – триеры. В скульптуре наряду с продолжающимся расцветом поросовых фронтонов появляются мраморные статуи; при Писистрате отстраиваются города, строятся храмы и общественные сооружения, проводятся водопроводы – все это привлекало в города многих ремесленников, художников и скульпторов. В керамике ориентализирующий стиль с начала VI в. вытесняется чернофигурным, знаменующим новый мощный подъем керамического производства; к концу VI в. и чернофигурный стиль сменяется краснофигурным.

Наряду с привлечением в Афины иностранных скульпторов сюда съезжаются и художники-иностранцы. С VI в. до н. э. Аттика становится ведущим производственным центром, и ее торговый и промышленный расцвет длится до половины IV в.

Но если промышленное развитие Афин не было исключением, то оно далеко не являлось и правилом. В Греции, как мы знаем, оставалось немало отсталых земледельческих областей. Ксенофонт говорит, что в некоторых городах, «славных в военном отношении», ремесленники совершенно исключались из сословия граждан, а гражданам было запрещено изучать и заниматься ремеслами. Так, например, в Спарте и Эпидамне граждане не могли заниматься ремеслом.

В более смягченной форме это относится и к Фивам, где гражданам, имеющим 10-летний ремесленный стаж, был запрещен доступ к общественным должностям. В Эпидамне вообще слабо развитое ремесло было целиком передано в руки рабов.

В Танагре граждане занимались исключительно земледелием, а все ремесло было в руках метеков и рабов. В Афинах (как и в Коринфе) промышленное население составляло большинство. Сократ, убеждая своего друга выступить в народном собрании, говорит ему: «Разве ты стыдишься валяльщиков, сапожников, плотников, медников, земледельцев, купцов, тех базарных торговцев, которые думают только о том, чтобы дешевле купить и дороже продать? А ведь из этих людей состоит народное собрание» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, 7, 6).

Сократ, конечно, несколько преувеличивал. Афинское народное собрание состояло не только из ремесленников, земледельцев и купцов, но также из граждан, посвятивших себя политике, философии, а иногда живущих только доходами со своих имений и рабов. Но тем не менее свободные ремесленники пользовались в Афинах признанием, и, хотя их занятие в принципе (морально) было осуждено, на практике оно существовало, и гражданские права за ними признавались.

В состав аттического населения входило много рабов, значительное число метеков, и сравнительно с этими двумя категориями число свободных граждан было относительно невелико.

За основы вычисления количества граждан берутся в основном две цифры: первую дает Геродот – 30 тыс. (в 445/444 г.), вторую – сообщение о переписи афинского населения, произведенной в IV в. до н. э. (в 309 г.) Дмитрием Фалерским, – 21 тыс.

На основе этих данных о взрослом мужском населении Афин производят всевозможные исчисления, оперируя очень часто сравнительными данными других стран и других веков (например, данными о населении Бельгии XIX в., процентными возрастными соотношениями Франции, Бельгии и Болгарии и т. д.). Кроме того для исчисления общего количества населения, как свободного, так и рабского, основываются также на данных о хлебе, наличном в Аттике и экспортируемом в нее. В результате этих вычислений получают очень приблизительные и отличающиеся друг от друга цифры. Средние цифры для V в. таковы:


Франкотт
Гомм
Свободные
96 620
60 тыс.
Метеки
45 800
25 тыс.
Рабы
75-150 тыс.
70 тыс.

Для IV в.:


Белох
Франкотт
Гомм
Свободные
116 тыс.
67 664
50 тыс.
Метеки
58 тыс.
32 480
36 тыс.
Рабы
100 тыс.
75-150 тыс.
82 тыс.

Все эти цифры в достаточной мере гипотетичны. Верным как будто бы представляется тот вывод, что если в V в. до н. э. в Афинах число граждан и рабов было приблизительно равным, то в IV в. до н. э. наряду с уменьшением числа свободных относительно повышается процент рабов и иноземных переселенцев метеков.

Но перед нами стоит еще более трудная задача – определить степень участия всех этих различных слоев афинского общества в промышленности. Здесь дело обстоит еще хуже, так как у нас нет никаких – даже приблизительных – цифр. Правда, вплоть до последнего времени делались такие попытки в отношении рабов, но они остались только попытками, и этими цифрами мы оперировать совершенно не в состоянии. Остается только объединить все имеющиеся у нас свидетельства для того, чтобы составить себе хотя бы общую картину античной экономики.

Некогда в Афинах существовал древний праздник в честь Гефеста и Афины Эрганы, называвшийся «халкейя», что значит «праздник металлургов». Прежде он праздновался всем народом, а потому назывался еще афинским и всенародным («пандемос»). Позднее он обособился в праздник только ремесленников, в котором неремесленники не принимали никакого участия. Это указывает не только на происшедшее некогда отделение ремесла от земледелия, но и на обособление ремесленников от остальных граждан. С другой стороны, это показывает, что по крайней мере ядро ремесленников образовалось из афинских граждан. Но с развитием рабства, с привлечением в город иностранцев граждане начинают значительно отходить от занятия ремеслами. Общество, покоящееся на труде рабов, – рабовладельческое общество – заражается и рабовладельческой идеологией, так ярко выступающей в учении Аристотеля о «рабах по природе». Идеал гражданина – это человек, имеющий досуг для заботы о государственных делах; в программу воспитания гражданина входила не только философская умственная тренировка, но и физическая. Занятия в гимнасиях становятся привилегией гражданина и его обязанностью. Известный атлет V в. Автолик, тренирующий свое тело на палестрах и прославляющий имя своего отца в кулачных боях, – это идеальный тип афинской золотой молодежи, которой противостоит вечно согнутый за работой ремесленник, «сидячее существо», как его иначе называли греки, в идеале недостойный звания гражданина и не обладающий никакими добродетелями.

«В древние времена, – говорит Аристотель, – в некоторых государствах ремесленники относимы были к группе рабов и иноземцев, почему многие из них являются таковыми и теперь. Но идеальное государство не дает ремесленнику гражданских прав; а если ремесленник – гражданин, то нужно признать, что гражданская добродетель подходит не ко всем, даже и не ко всем свободнорожденным, но только к тем, кто избавлен от работ, необходимых для насущного пропитания».

Поэтому хотя в демократических Афинах граждане и занимались ремеслами, но их было мало сравнительно с общим числом ремесленников из иноземных (метеков) и рабов. Лукиан в «Петухе» иронически рисует нам образ свободного ремесленника, придурковатого и наивного малого, готового верить всяким небылицам, о которых повествует ему петух. Инвалид в речи Лисия – свободный гражданин, живущий своим ремеслом. Ксенофонт передает разговор Сократа с Аристархом, которого разорила Пелопоннесская война; кроме того в дом к нему набралось из Пирея большое количество бедных родственников, и все они голодают. Сократ советует ему занять своих родственниц работой, подобно тому как один занимает свою челядь приготовлением муки, другой – выпечкой хлеба, третий – изготовлением хламид, четвертый – коротких хитонов и таким образом не только кормят себя, но и извлекают выгоду. «Конечно это так, – отвечает Аристарх, – потому что эти люди покупают варваров и заставляют их исполнять прекрасные работы, а у меня люди свободные и притом все родственники». Сократу удается убедить Аристарха, но только в отношении родственниц. Их Аристарх занял тканьем, но сам однако ограничился лишь наблюдением за ними.

Таким образом ремеслами занимались только наиболее бедные граждане, лишенные земельной собственности. Если изделия имели сбыт и ремесленник богател, то он приобретал в помощь себе рабов, сам не прекращая работы, и даже заводил лавочку для продажи своих изделий. Если его благосостояние возрастало, то он отрывался от ремесла, предоставляя вести его своим рабам под надзором раба-управляющего. Так на лампах разбогател Гипербол, и на ивовых корзинках, по выражению Аристофана, вознесся Диитреф.

В случае, если дела шли плохо, мелкий ремесленник должен был выдерживать конкуренцию рабов, ведя полуголодный образ жизни и находясь под угрозой полного разорения. Пелопоннесская война, не говоря уже о многочисленных погибших в боях ремесленниках, выбросила в ряды люмпен-пролетариата и значительное число оставшихся ремесленников.

Элевсинские строительные надписи IV в. показывают большой спрос в Афинах на иноземцев-ремесленников. Тот же самый факт – зависимость строительных работ от участия в них иноземцев – обнаруживается и в эпидаврских надписях. Эпидавр настолько нуждался в рабочих извне, что держал специальных глашатаев и вестников, которых отправлял на поиски рабочих рук в соседние города – Гермиону, Трезену, Коринф, Немею, Афины и Тегею. В Дельфах та же картина: большие суммы уплачиваются Коринфу; там же выплачиваются деньги за разные работы, как то: ломка камней, доставка их по морю, уборка строительного мусора, наконец, путевые расходы и пр. жителям разных городов – Коринфа, Тегеи, Аргоса, Афин и др.

Это преобладание иногородних ремесленников и рабочих не случайно. В надписи, содержащей отчет о заработной плате, выплаченной при постройке Эрехтейона (410/409 г.) на 71 ремесленника, положение которых известно, приходится 35 метеков (49%), 20 граждан (28%) и 16 рабов (23%). Восемьдесят лет спустя в аналогичных элевсинских счетах роль метеков еще более значительна: на 94 ремесленника – 45 метеков (метеков с иноземцами – 54); процент граждан колеблется между 28 и 21, рабов – между 23 и 21.

Такое привлечение иноземцев в промышленные и торговые центры в качестве ремесленников, торговцев, банкиров, художников и т. д. является одной из специфических черт греческого общества.

Политика торгово-промышленных городов-государств шла по линии наибольшего привлечения метеков в центры, так как от их числа в значительной мере зависело и экономическое процветание города.

Это отношение афинского государства к метекам хорошо выражает афоризм Аристофана: как хороший хлеб делается из муки и отрубей, так процветает республика, объединяя чистых граждан с достойными метеками. В трактате «О доходах» Ксенофонт советует афинскому государству привлекать в город метеков предоставлением им в числе других привилегий и права недвижимой собственности: «Так как в государстве много пустырей и развалин, то, если бы оно разрешило тем из подающих прошение, кто окажется достойным этого, застраивать (пустыри) и получать на них право владения, я думаю, много достойных людей вследствие этого стало бы стремиться поселиться в Афинах». Если же сверх этого, ввести еще специальную должность попечителей метеков и предоставлять почет тем из них, кто соберет к себе большее количество метеков, «это сделало бы метеков более преданными, и, вполне естественно, все бездомные стремились бы стать метеками в Афинах и увеличили бы наши доходы».

Политика привлечения иноземцев в Афины была была начата еще в VI в. Солоном, продолжена Писистратом и Клисфеном, а в V в. Фемистоклом и Периклом. Любопытно отметить, что масса иноземцев, наполнявшая раньше другие торгово-промышленные центры – Милет, Халкиду, Коринф и Эгину, в значительной мере стремится теперь в новый, более мощный центр – в Афины, чтобы затем начиная с IV в., с периода политического и экономического ослабления Афин, отхлынуть сначала к Родосу, а затем на Делос. Частью эти метеки были выходцами из других греческих государств, частью – из колониальной периферии. Две основные причины заставляли их покидать свои родные города. Первая из них – эмиграция в результате политических переворотов, столь частых в истории каждого греческого города. За каждым переворотом, за каждой победой одной рабовладельческой группировки над другой следовали приговоры, конфискации, изгнания сторонников побежденной партии. Но кроме того при развитии внешней торговли происходила массовая тяга всех торговых и ремесленных слоев населения в городские промышленные центры. Торговля и производство, направленные во-вне, неизменно втягивали ряд городов в торговые обороты, и торгово-промышленное население городов, вовлеченных в орбиту афинской торговли, частью непосредственно переселялось в Афины. Таким образом, национальная принадлежность метеков дает нам косвенные указания на большую или меньшую интенсивность торговых связей Афин с тем или иным городом. Афинские надгробные надписи, относившиеся к грекам-иноземцам (в числе 621), дают названия 185 различных греческих городов. Надписи, относящиеся к иноземцам негреческого происхождения, сравнительно немногочисленны (меньше 100). Среди них наиболее часты упоминания а фракийцах, финикийцах и египтянах. Число афинских метеков пополнялось отпущенными на волю рабами, среди которых, без сомнения, преобладали негреки.

Метек в Афинах не пользовался правом гражданства. Он мог по своему желанию выбирать место жительства, его вносили в списки дема, в котором он обосновался. Но метекам запрещалось владеть земельной собственностью, и дети от смешанных браков метеков и граждан оставались метеками. Метеки привлекались на военную службу в качестве гоплитов, гребцов и матросов. Они могли участвовать в любых культах, и можно с уверенностью предположить, что значительное число метеков принимало участие в «празднике металлургов», о котором говорилось выше. В отдельных случаях государство предоставляло метекам «исотелию», т. е. уравнение в отношении различных сборов и повинностей, равно как и в имущественных правах, с гражданами, так что получивший исотелию метек мог стать арендатором лаврионских рудников.

Метеки платили подать: мужчины – 12 драхм, одинокие женщины и вдовы – 6 драхм; за право продажи товаров на рынке метеки также платили особую подать, и в случае прямого обложения граждан с доходов в пользу государства наравне с гражданами облагались налогами и метеки.

Обычное занятие метеков – ремесло и торговля. В надгробных афинских надписях мы встречаемся с метеками - мельниками, банщиками, красильщиками, живописцами, позолотчиками, парикмахерами, погонщиками мулов, хлебопеками. Для изображения метека-повара афинская комедия имела даже специальную маску. В текстильной промышленности наряду с метеками работают и их жены. Кожевенное дело – обычное занятие бывших рабов, отпущенных на волю и включенных в ряды метеков. Керамическое производство также занимало большое количество иноземцев, переселившихся в Афины. Один из комментаторов Аристофана прямо говорит: «Изготовлять светильники – дело иноземца или варвара». Имена гончаров и живописцев VI и V вв. – Амасис, Бриг, Дурис, Сириск, Мюс, Лидиец и др. – очень часто указывают на их иноземное происхождение. Даже самый язык керамических надписей вводит нас в низшие классы греческого общества. Смесь диалектов указывает на пестрый национальный состав афинских гончаров, среди которых были не только свободные иноземцы, но и рабы. В металлургии метеки занимали также значительное место в качестве литейщиков, кузнецов, слесарей, оружейников, ножевщиков и пр.

Таким образом, не было ни одного ремесла, в котором бы метеки не играли значительной и даже преобладающей роли. Как мы увидим ниже, и в торговле наличие метеков очень часто гарантировало торговое процветание города. К сельскохозяйственным работам метеки, однако, не допускались, и в иерархии почетных и низких занятий самое почетное место с точки зрения афинского гражданина занимало по-прежнему земледелие.

Итак, торговое и промышленное развитие того или иного города неизбежно сопровождалось ростом числа оседавших в этом городе и усиленно привлекаемых иноземцев. Однако, учитывая это своеобразие греческой хозяйственной системы, мы не должны забывать, что наряду с ростом свободного иноземного населения торговый и промышленный расцвет греческого города-государства основывался главным образом на росте рабства как системы античного хозяйства. Увеличение числа рабов прогрессировало с еще большей скоростью, чем увеличение числа метеков, и сами метеки сплошь и рядом развивали свою деятельность путем эксплуатации рабов в рабских мастерских. Рабы с еще большей мощностью заполняют собой все отрасли греческой промышленности, проникая и в сельское хозяйство еще спорадически в V в., чтобы в IV в., после печального исхода Пелопоннесской войны, захватить в нем уже большие участки. Концентрация земельной собственности в руках сравнительно немногочисленных землевладельцев в Греции, конечно еще в миниатюрных по сравнению с Римом размерах, кладет однако начало латифундиальной системе на основе эксплуатации рабского труда.

Положение рабов – этой наиболее многочисленной категории производящего населения Афин – заслуживает нашего особого внимания.

Если рабство у Гомера сохраняло еще патриархальные черты, то уже начиная с VII в. эти черты совершенно исчезают. С VII в. развитие колонизации, торговли, производства на экспорт, развитие денежного хозяйства имеет своим результатом широкое распространение рабства как системы производства.

Когда мы говорим о рабстве как системе производства, о качественном и количественном преобладании рабов в античной формации, то прежде всего встает вопрос статистического порядка: сколько же рабов было если не в Греции вообще, то хотя бы в наиболее передовых греческих городах-государствах, таких, например, как Афины или Коринф?

К сожалению, письменные источники не дают нам точных указаний. Цифры, приводимые у Афинея из Ктесикла (400 тыс. рабов для Аттики), или у Аристотеля (470 тыс. рабов для Эгины), или у Тимея (460 тыс. рабов для Коринфа), новейшие исследователи считают преувеличенными. Цифровые данные, как мы уже видели выше, колеблются от 75 до 150 тыс. в период наибольшего экономического расцвета Аттики. Таким образом, несмотря на наличие свободного и наемного труда, безусловно господствующее положение в промышленности занимал труд рабов.

Как правило, рабы набирались из жителей колониальной периферии, и основной путь развития рабства шел по линии внеэкономического принуждения негреков, называвшихся обычно в Греции варварами. Платон говорит: «Несправедливо порабощать греческие города и терпеть, чтобы эллины становились рабами других эллинов или варваров». Аристотель считал прирожденными рабами варваров, но тем не менее Греция знала случаи порабощения греками греков. Так, еще во время Поликрата Самосского пленные жители острова Лесбоса, закованные в цепи, посылались на работы по укреплению города Самоса. В период Пелопоннесской войны афиняне, попавшие во время неудачной сицилийской экспедиции в плен к сиракузянам, были отправлены на самую тяжелую и рабскую работу – в каменоломни. Но подобные случаи порабощения греков греками редки. Порабощение населения покоренного города являлось исключением; чаще этой участи подвергались женщины и дети. Как правило, пленные обменивались или выкупались государством или их согражданами.

По досолоновским законам Аттики, в рабство обращались задолжавшие бедняки. После Солона в Афинах кредиторы теряют права на личность их должников, но в других областях Греции в более или менее суровой форме такое долговое право сохраняет свою силу.

Кроме граждан, силой или хитростью (посредством воровства) обращаемых в рабов, в Афинах отец имел право продать в рабство дочь, добровольно утратившую честь; в Фивах бедняки могли продавать и продавали новорожденных детей на условии их воспитания.

Метеки и вольноотпущенники становились рабами при невыполнении государственных обязанностей; люди, незаконно присвоившие гражданство, и чужестранцы, противозаконно вступившие в брак с гражданами, также обращались в рабство.

Таким образом элементы порабощения своих сограждан налицо. Но все же рабы-греки составляли очень небольшой процент в общей массе рабов-варваров и не являлись типичными. Основой развития рабовладельческого общества оставались привозные рабы. Наибольшая часть этого «живого товара» набирались в переднеазиатских странах – в Лидии, Фригии, Пафлагонии и Сирии. Причерноморские рынки доставляли в Грецию также значительное количество рабов; афинская полиция, например, набиралась исключительно из рабов-скифов. В дельфийских надписях мы встречаем рабов-италиков, иллирийцев, фракийцев, бастарнов, сарматов и других причерноморских племен, затем – фригиян, лидийцев, армян, сирийцев, финикийцев, иудеев, арабов и египтян.

Одним из важнейших источников рабства была война. Рабы-военнопленные были довольно многочисленны. Так, например, после битвы при Эвримедонте (Малая Азия) Кимон выбросил на рынок больше 20 тыс. рабов. Но если для Рима война была доминирующим источником рабства, то для Греции такую доминирующую роль играли покупные рабы.

Наиболее ранним рабским рынком в Греции был, по свидетельству древних, остров Хиос, который покупал и перепродавал рабов. Известностью пользовались также рынки Эфеса, в Фессалии – Пагасы, а Азовское море – Танаис и особенно Византий на Черном море.

Развитие работорговли выдвинуло специалистов-купцов, занимавшихся исключительно перепродажей рабской силы. Работорговцы следовали обычно по пятам за армией или вступали в соглашение с пиратами. Они иногда объединялись друг с другом, образуя союзы работорговцев. Главным центром работорговли становится Аттика. В Афинах, например, ежемесячно устраивались рабские рынки, причем нераспроданный излишек экспортировался в Сицилию. Часть рабов поступала на разработку лаврионских рудников. На афинской агоре было отведено особое место, где продавались утварь и «тела», т. е. рабы. Рабы выставлялись на помосте, и их продавец, может быть, также раб, расхваливал покупателям их физические достоинства. Цены на рабов колебались в зависимости от спроса и предложения и от большей или меньшей квалификации рабов. В 415 г. в среднем раб-мужчина стоил 167 драхм, женщина – от 135 до 220 драхм. Рабы на рудниках в IV в. стоили от 154 до 184 драхм. Рабы-ремесленники оценивались дороже. Нам известен случай продажи 20 рабов специалистов по слоновой кости за 40 мин (т.е. по 2 мины за человека).

Необходимо еще сказать несколько слов о рабах по рождению. Не только дети рабов были рабами того рабовладельца, в доме которого они родились, но и дети свободного и рабыни. Однако отец ребенка мог объявить его свободным, хотя полной равноправности с сословием граждан он все же не получал. Только в особых случаях (например, сильного уменьшения числа граждан) дети от брака свободных и рабов становились полноправными гражданами. Но в общем рабы по рождению были немногочисленны, ибо разведение «домашнего скота», как выражались греки, не было выгодной спекуляцией. По дельфийским надписям, на 841 освобожденного раба только 217 принадлежали к рабам по рождению.

Вопрос о соотношении мужской и женской рабской силы очень неясен. Некоторое время ученые думали о численном преобладании женщин на основании данных о вольноотпущенниках. На 1 675 известных по надписям освобождений приходится 927 освобождений женщин и 748 мужчин, т.е. 55 и 45%. Но это основание довольно шаткое, так как женщины, большей частью использовавшиеся для домашних работ, могли чаще освобождаться. Существует гипотеза, что в отсталых областях преобладали женщины, а в городах с развитой торговлей и промышленностью – мужчины.

В принципе раб не считался личностью. Любопытно отметить, что раб не имел личного имени. Его хозяин сам давал ему имя, которое легко менялось при переходе в другие руки. Наиболее частыми именами были племенные названия, указывавшие на происхождение раба – скиф, сириец, араб и т.д.; иногда название части света – Европа, Азия; часто – прозвище, подчеркивающее какое-нибудь физическое достоинство раба. Раб не имел также и семьи; половое общение рабов между собою не считалось браком: их дети рассматривались просто как приплод, принадлежащий хозяину женщины. Раб находился в полной власти хозяина, и государство почти не вмешивалось в их отношения друг с другом. Рабовладелец мог заставить раба заниматься тем или иным ремеслом, продать его или подарить; лишь право убивать раба позднее ограничивается государством. В Аттике закон запрещает убивать раба, и Эврипид восхваляет это как высшее проявление гуманности. Но ареопаг, обычно судивший уголовные преступления, не ведал убийством рабов, и убийца присуждался лишь к временному изгнанию: он мог вернуться обратно, принеся искупительную жертву и выплатив пострадавшему рабовладельцу цену крови.

В случае, когда произвол хозяина становился невыносимым, раб мог воспользоваться «правом убежища». У алтарей некоторых храмов личность раба считалась неприкосновенной: раб как бы становился под непосредственное покровительство божества. В Афинах такими убежищами были Тесейон и храм Эвменид. По аттическому закону, раб, прибегнувший к покровительству божества, уже не возвращался прежнему хозяину и передавался в другие руки. Но по одной мессенской надписи мы знаем, что судьбу раба решал жрец. Если, по мнению жреца, жалобы раба на своего господина были неосновательны, раб подлежал возврату прежнему владельцу. Раб, естественно, не являлся также и юридическим лицом. На суде за него выступал его хозяин; он не мог вести самостоятельно никаких дел, и в случае привлечения раба в суд его свидетельские показания вырывались пыткой, так как раб не мог, подобно свободному человеку, давать присягу, и доверять показаниям раба не считалось возможным. Однако, против раба мог быть возбужден судебный процесс, хотя в случае обвинения раба штрафу подвергался его хозяин. Для раба штраф заменялся бичеванием, причем один удар плетью приравнивался к драхме. В случае, если действовал раб с ведома господина, он подвергался 60 ударам плетью, а если без ведома, то 100. Если раб был замешан в убийстве, наказанием была смертная казнь.

За исключением убийства раба все остальные права, как сказано, сохранялись за рабовладельцем. Побои и истязания рабов были довольно обычным явлением. По желанию господина их заковывали в кандалы, заключали в согнутом положении в низкие и узкие помещения, так что раб не мог ни выпрямиться, ни лечь, ни сесть; вытягивали на блоках различных форм, лишали пищи, отправляли на тяжелые работы на мельницу или в рудники, выжигали клейма на лбу беглых рабов: «Держи меня. Я убегаю». На домашних работах при растирании зерна или изготовлении хлеба на шею рабам надевалось соответствующее приспособление в форме колеса, чтобы рабы не могли поднести руку ко рту. Это делалось для того, по объяснению древнего писателя, чтобы рабы «не жрали хлеба».

Единственной гарантией раба были интересы самого рабовладельца. В Афинах, по общему свидетельству писателей, положение раба было лучше, чем в других греческих городах. Аристотель бросает упрек афинскому демократическому устройству, говоря, что оно мирится с «анархией рабов». Сторонники аристократической системы уверяли, что в Афинах рабы пользуются большей свободой, чем свободные в других городах. Псевдо-Ксенофонт, автор «Афинской политии», жалуется, что в Афинах нельзя ударить раба и раб не уступает дороги. Платон в «Государстве» дает карикатурное изображение демократического строя, при котором рабы пользуются одинаковой свободой с рабовладельцами.

Но тем не менее эта – изображаемая в карикатурах одной партией и восхваляемая другой – гуманность афинян к своим рабам была очень условной. Аттические рабы неоднократно спасались бегством в Мегары, и недолгое пребывание спартанцев в Декелее послужило сигналом к бегству свыше 20 тыс. рабов, в большинстве – ремесленников. Большое скопление рабов в Афинах – одном из передовых рабовладельческих центров – и боязнь восстаний заставляли рабовладельцев несколько обуздывать свои неограниченные права над «человеконогим» стадом. Но в общем и целом положение рабов в Афинах оставалось очень нелегким, и, получив право жизни, раб не получал почти никаких прав ограждения от произвола своих хозяев.

Надо предполагать, что гуманность афинян к рабам больше касалась лишь одной части рабов, а именно – домашних рабов, прислуги.

Рабы вообще не представляли собою однородной массы. Мы знаем рабов-прислугу, ремесленников, учителей, врачей, наконец рабов на рудниках и транспорте, в работе которых ценилась не квалификация, а выносливость и физическая сила. Мы встречаемся с рабами, достигающими даже некоторого благосостояния, владеющими движимым, а иногда и недвижимым имуществом и семьей (конечно с разрешения и при покровительстве своего хозяина); но наряду с этими рабами, из которых и образуются кадры вольноотпущенников, мы видим тысячи и десятки других рабов, особенно в рудниках, поставленных в совершенно невыносимые условия труда; к ним больше всего применялся совет Ксенофонта: «голодом приводить в разум»; они питались только так, чтобы не умереть. Кратковременный сон прерывался ударами бича или палки. Вообще очень тяжелый труд усугублялся еще тем, что рабы для предотвращения бегства заковывались в кандалы.

Аристотель, по взглядам которого раб был одушевленным орудием, считает, что об орудии надо в меру заботиться, чтобы оно не испортилось. Он рекомендует ряд приемов для вознаграждения хороших рабов; например, пища, получаемая рабом от своего хозяина, есть уже один из видов вознаграждения, а в качестве поощрения – обещание лучшим из них отпущения на волю.

Ксенофонт советует рабовладельцам надсмотрщика над рабами выбирать из числа «хороших» рабов, а именно: «Выбирать нужно менее склонного к обжорству, пьянству, сну, к частым хождениям в гости, имеющего хорошую память, умеющего налагать наказания и находить средства нравиться своему господину и заслуживать его благосклонность».

Жестокая эксплуатация рабов, протекавшая в самых разнообразных формах, приводила к рабским восстаниям, начавшимся с III в. до н. э. и принявшим особенно мощный размах в римской республике и в римской империи.

Но уже и здесь факты массового бегства рабов, бегство в Декелею, клеймение рабов, даже самый факт существования убежища – яркие показатели революционного брожения рабов, еще разрозненных между собою целым рядом искусственных приемов. Метод покровительства хорошим рабам, поощрения их – это метод раскола и ослабления силы рабов. Метод набора рабов различных племен, людей разной культуры и разного языка наиболее излюблен и усиленно рекомендуется и Аристотелем, и Платоном, и другими античными писателями. «Почти каждое обращение к рабу должно быть приказанием, – поучает Платон. – Никоим образом и никогда не надо шутить с рабами, ни с мужчинами, ни с женщинами».

Значительное число рабов употреблялось греками в качестве домашней прислуги. Самые скромные семьи имеют от одного до трех рабов. На знаменитого философа Диогена указывали пальцами как на чудака не только потому, что он жил в бочке, но и потому, что он не имел раба для своего обслуживания. У Аристотеля было 9 рабов, у Эсхина – 7 и т. д. Обычное количество рабов в семье среднего достатка 9-12 человек. В богатых семьях во главе рабской челяди стоял главный надсмотрщик-раб (по-гречески «простат»). Такой раб пользовался иногда неограниченным доверием господина; так, например, раб Перикла Эвангел фактически заведывал всем его состоянием. Под его наблюдением находились рабы-экономы, рабы для закупки припасов на рынке, рабы-привратники, кухарки, кормилицы, воспитатели, кучера, конюхи, лакеи, писцы и т. д. Свободные – мужчины и женщины – выходили на улицу, как правило, в сопровождении рабов или рабынь; нередко рабы сопровождали хозяина в его поездках и походах. Раб-воспитатель, приставленный к ребенку, сопровождал его также в гимнасий и в школу, неся его вещи. Рабовладельческая мудрость гласила: «Пользуйся рабами как членами своего тела». Но все же число домашних рабов здесь никогда не достигало таких значительных цифр, как в Риме. 50 домашних рабов считались уже очень большим числом. Среди этих рабов нужно особо отметить женщин-рабынь, занятых пряжей и тканьем под наблюдением домохозяйки и ее дочерей. Большей частью их продукция шла на обслуживание непосредственно членов семьи, но излишки продавались на рынке.

Кроме рабов для непосредственного обслуживания рабовладельцев и их семей часто при доме находились и рабы, изучившие какое-нибудь ремесло и приносившие своему хозяину денежный доход. Наследство, оставленное Кононом. делилось на две части: первая включала дом и рабов-ткачей, вторая - дом с рабами-аптекарями. Другой афинянин, по имени Тимарх, оставил наследство, в котором кроме 9 или 10 рабов-сапожников имелись также рабыня, ткавшая тонкие ткани и продававшая их на рынке, и раб-золотошвей. Многие наследства включали также рабов-ремесленников и рабов, «приносящих доход». Среди «ремесел», приносивших рабовладельцам доход, античные авторы часто упоминают о проституции. Таковы были иеродулы коринфского святилища Афродиты, но немалое количество девушек-рабынь использовали в целях выгоды и частные рабовладельцы. Сюда же относились флейтистки, кифаристки и танцовщицы.

Кроме рабов, живущих в доме хозяина, работавших самостоятельно на рынок или отдаваемых в краткосрочный наем на сельскохозяйственные работы или в мастерские, была еще категория рабов-ремесленников и торговцев, живших отдельно от своего хозяина. Они были обязаны выплачивать своему хозяину определенную плату и носили особое название: «рабы, живущие отдельно». Их положение считалось более привилегированным. Они могли даже иметь семью. Сапожники Тимарха, например, образуют нечто вроде товарищества, выплачивая ему по 2 обола за ремесленника и по 2 обола за мастера. Некоторые из рабов становятся владельцами или управляющими керамических мастерских, другие нанимаются к купцам и ростовщикам в качестве торговцев, писцов, помощников и т. п.

Рядом с рабами, принадлежавшими отдельным рабовладельцам, были государственные рабы. Государственный раб был гораздо более независим и самостоятелен, чем честный. Он прежде всего имел свое собственное жилище, мог иметь семью и вести хозяйство. Жилища государственных рабов, если они не жили в служебных помещениях, находились на государственной земле.

Значительное число рабов (в V – IV вв. до н.э. около 300 человек) составляло отряд полиции. По месту их родины они назывались скифами. В более раннее время они жили в палатках на афинском рынке, затем их перевели на территорию ареопага. Кроме полиции из скифов у государства имелись рабы-рабочие (эргаты), занятые на общественных работах, на постройках храмов, верфей и т.д.

В лучшем положении находились рабы-чиновники, занимающие государственные должности глашатаев, писцов, секретарей и счетных работников. Они, как правило, закреплялись за определенными магистратурами. Эта категория рабов в свою очередь распадалась на два подраздела: низшие служители, получавшие от государства только питание, и высшие, должность которых рассматривалась как особый вид литургии. Они кроме питания получали также поденную денежную оплату. Плата за дневное пропитание равнялась трем оболам, добавочная плата – одному-двум оболам.

Государственных рабов охранял закон, по которому третье лицо было не вправе вмешиваться в дела раба. Их владельцем было государство, в них очень заинтересованное, а главным требованием государства была административная дисциплина. В случае оскорбления государственного раба последний обращался к содействию свободного гражданина, под покровительством которого он находился, и тот выступал за него в суде. Но в качестве обвиняемого государственный раб лично выступал перед судом, и приговор над ним приводился в исполнение государством.

Таким образом только часть государственных рабов была занята на строительных работах и на монетном дворе, но в теоретических учениях античных писателей вставал вопрос о полной замене частного рабовладения государственным. В трактате «О доходах» Ксенофонт рекомендует государству производить эксплуатацию рудников силой государственных рабов, обещая огромные выгоды государственной казне. В Эпидамне общественные постройки велись государственными рабами, сгруппированными в партии. В Халкедоне тиран Фалей под влиянием учения Платона решил провести в жизнь постановление о том, чтобы все ремесленные работы велись государственными рабами. Но демократический строй разрушал воздушные замки аристократических партий: если рабский труд вообще являлся опасным конкурентом свободного труда, то переход на государственное рабовладение означал бы полную и немедленную люмпенпролетаризацию и обнищание свободного населения.

Сельское хозяйство

Как уже сообщалось в предыдущем изложении, почвы, пригодные для хлебопашества, встречаются в Греции сравнительно редко. Наиболее пригодными для возделывания злаков были плодородные речные долины. Из отдельных областей древней Греции приспособленными для зерновых культур считались Фессалия, Беотия, Элида, Мессения, долина реки Эврота в Лаконике и т.д.

Расположенная на рубеже собственно Греции, вдали от моря, и окаймленная горными кряжами, Фессалия отличается континентальным климатом. Колебания температуры здесь довольно значительны; летом знойные ветры иссушают почву, зимою холода нередко вредят насаждениям оливковых деревьев. Только на восточных склонах Оссы и Пелиона, на горном побережье Магнесии можно встретить фруктовые сады с растениями средиземноморской флоры. В то время как горные луга представляли собой великолепные пастбища, на которых паслись знаменитые в древности конские табуны, аллювиальные долины с преобладающими глинисто-известковыми почвами и обильным орошением как нельзя более были приспособлены для зерновых культур. Почва, подвергаясь глубокой вспашке при помощи особого тяжелого орудия, давала здесь такой урожай, что пшеницу приходилось обтравливать и подрезать, чтобы она не разрасталась в одни листья (Феофраст). Полеводство в Фессалии имело не только потребительское значение: страна вывозила свой хлеб за границу через Пагасейскую гавань. Преобладающей формой землевладения в Фессалии были крупные поместья, обрабатывавшиеся крепостными (пенестами).

Средняя Греция благодаря своей гористости и преобладанию известковых почв, пронизанных тектоническими трещинами, была мало приспособлена для земледелия; только Беотия отличалась своим плодородием и сохранила земледельческий быт дольше, чем Аттика. Дошедшая до нас поэма Гесиода «Работы и дни» (VIII в.) в ярких красках рисует нам жизнь беотийского крестьянина. Пахотная земля разделена здесь на участки, лес и пастбища остаются в общественном владении. Более состоятельные крестьяне имеют рабов и наемных рабочих, с которыми трудятся и едят вместе, как видно из слов Гесиода: «Когда же впервые наступит для смертных время пахать, быстро за дело берись с рабочими вместе». Беотия славилась превосходной пшеницей.

Полную противоположность Беотии представляет собою в этом отношении Аттика. Уже Солон, по словам Плутарха. Видел, что эта область почти никогда не дает урожая и отличается бедностью почвы, и поэтому побуждал своих сограждан обратиться к занятию ремеслами. Почва Аттики пригодна была лишь для возделывания ячменя и разведения плодовых деревьев, особенно оливковых рощ.

За исключением Аркадии почти весь Пелопоннес считался в древности плодородным (Фукидид). Особенно славились своей земледельческой культурой Элида, Арголида, Лаконика и Мессения, а также равнина между Коринфом и Сикионом. Лаконика в описании Гомера представляется «краем, где все обильем дышит». Телемак говорит Менелаю:

... Ты владеешь землею
Тучных равнин, где родится обильно и лотос и галгант,
С яркой пшеницей, и полбой, и густо цветущим ячменем.

Северная равнина Мессении благодаря своему плодородию получила название Макарии, т.е. Благословенной. Поэтому Мессения издревле была целью завоевательных попыток со стороны Спарты. Из греческих островов Эвбея благодаря хорошему орошению почвы отличалась чрезвычайным плодородием и была одной из житниц афинского государства. Большая часть других островов была, напротив, неблагоприятна для земледелия, но зато по склонам гор здесь хорошо вызревал виноград.

Хлебными растениями, разводившимися в древней Греции, были полба, пшеница и ячмень. Эти сорта злаков сеялись не везде в одинаковой пропорции. Так, в Аттике в IV в. продукция ячменя была в десять раз больше, чем пшеницы; на острове Лесбосе это отношение равнялось 3:1; на Саламине сеяли только ячмень; Беотия же славилась превосходной пшеницей. Наряду с зерновыми культурами в Греции были очень распространены виноградники и масличные рощи. Культура виноградной лозы упоминается уже в гомеровских поэмах. На щите Ахилла были изображены юноши и девушки, несущие в плетеных корзинах «сладкие, как мед», гроздья. У Гесиода зажиточный крестьянин пьет искрометное вино, сидя под тенью деревьев, насытившись пищей обильной. В саду Алкиноя росли яблони, груши, гранаты, смоковницы и маслины. К этому саду примыкал виноградник, а в конце его был расположен огород.

Был за широким двором четырехдесятинный богатый
Сад, обнесенный повсюду высокой оградой. Росло там
Много дерев плодоносных, ветвистых, широковершинных
Яблонь и груш, и гранат, золотыми плодами обильных.
Также и сладких смоковниц, маслин, роскошно цветущих.
Груша за грушей, за яблоком яблоко, смоква за смоквой,
Грозд пурпуровый за гроздом сменялися там, созревая...
Саду границей служили красивые гряды, с которых
Овощь и вкусная зелень весь год собирались обильно.
(«Одиссея», VII, 112-128.)

Более всего славилось вино, изготовлявшееся на острове Хиосе, на малоазийском побережье и на большинстве соседних островов, за исключением Самоса. Аттика была знаменита своими оливковыми рощами, но их можно было встретить по всей Греции. Греки употребляли в пищу плоды оливкового дерева, но главным образом добывали из низ масло. В огородах разводилось множество различных овощей: фасоль, чечевица, горох, капуста, свекла, лук, чеснок, огурцы, тыквы, дыни и арбузы. Из технических растений греческие авторы упоминают о льне, из которого ткали материи, и конопле. Из Персии занесена была культура люцерны, употреблявшейся в корм скоту.

Более всего славилось вино, изготовлявшееся на острове Хиосе, на малоазийском побережье и на большинстве соседних островов, за исключением Самоса. Аттика была знаменита своими оливковыми рощами, но их можно было встретить по всей Греции. Греки употребляли в пищу плоды оливкового дерева, но главным образом добывали из низ масло. В огородах разводилось множество различных овощей: фасоль, чечевица, горох, капуста, свекла, лук, чеснок, огурцы, тыквы, дыни и арбузы. Из технических растений греческие авторы упоминают о льне, из которого ткали материи, и конопле. Из Персии занесена была культура люцерны, употреблявшейся в корм скоту.

Орудия земледельческого производства в древней Греции почти не знают технического усовершенствования на всем протяжении ее истории. Древнегреческий плуг, описываемый поэтом VII в. Гесиодом или изображаемый на древнейших памятниках искусства Греции, почти ничем не отличается от изображений плуга на надгробных памятниках III в. н.э. Важнейшие составные части греческого сложного плуга были: рассоха, на переднем конце которой помещался железный плужник, прикреплявшаяся сзади к рассохе рукоятка, при помощи которой пахарь регулировал движение плуга, изогнутая стойка, или дуга, соединявшая рассоху с дышлом или грядилем. К передней части дышла прикреплялось при помощи деревянного костыля ярмо, в которое впрягались быки. Запряжка была не головная, а шейная.

Из других орудий труда применялись в сельском хозяйстве мотыга для разрыхления почвы и вырывания сорных трав, вилы с тремя зубцами для переворачивания пластов земли и др. Застойная техника составляет естественное состояние в обществе, основанном на рабовладении.

Греческий земледелец вспахивал поле с осени, оставляя его на зиму в пластах, чтобы почва подверглась действию дождей и солнечных лучей. Пахарь проводил борозду в длину и в конце первой борозды поворачивал упряжных животных, вынимал плуг из борозды и, приподняв его, переводил на соседнюю полосу; затем проводил вторую борозду параллельно первой, т.е. прибегал к приему сплошной вспашки. Весною при вторичной обработке земли борозды проводились в направлении перпендикулярном по отношению к первым.

Во второй половине октября в восточной Греции наступал дождливый период, наиболее благоприятная пора для посева, по мнению греческих землевладельцев. Семена, пролежавшие один год, считались самыми лучшими для посева. Нередко зерна смачивались перед посевом в теплой воде или молоке с целью ускорить их прорастание. Через три недели после посева ячменное зерно пробивалось на поверхность земли, и поля одевались в зеленый покров. В течение зимы они оставались в зелени, когда же наступала весны, ростки образовывали колена или узлы, и одновременно с третьим или с четвертым узлом обозначалось вздутие будущего колоса. Ячмень зацветал в начале апреля, пшеница - в середине, после чего наступал сорокадневный период созревания злаков. По Феофрасту, озимый ячмень созревал в Греции на седьмой месяц, пшеница же требовала несколько большего времени для созревания.

Древние греки знали различные способы поднятия производительности почвы. Одним из наиболее распространенных видов удобрения был навоз, известный уже в гомеровское время. Греческий ботаник Феофраст отмечает, что выбор того или другого вида навоза зависел от качества почвы и особенностей возделываемого растения. Знали греки так называемое зеленое удобрение: они сеяли мотыльковые и затем запахивали их еще зелеными. Далее они применяли сжигание пожнивных остатков (т.е. золу), компост, известкование почвы и мелиорацию. Грекам известны были мотыженье, полка и та операция, которая в современном полеводстве носит название обкашивания или обтравливания хлеба. Она имела целью задержать буйный рост злаков и их прорастание в трубочку.

Около середины мая в Аттике начинали жатву ячменя, около 25 мая убирали пшеницу. Сжатый хлеб складывался на поле в копны, где он и дозревал. Молотьба производилась на току при помощи вытаптывания зерен из колосьев быками. Гумно находилось обычно на поле или при входе в деревню. Волов гнали по настланному хлебу, выравнивая постоянно колосья. Орудием молотьбы служила также доска с насаженными на нее снизу острыми камнями, которыми зерна выбивались из колосьев. Здесь применялась конная тяга. После молотьбы приступали к веянию. Которое производилось при помощи широких лопатовидных вил или корзин. Мелкая солома относилась ветром в сторону, падая в одну кучу. После сортировки зерна посредством сита хлеб ссыпали на хранение в большие глиняные сосуды или земляные ямы.

Обычным севооборотом было в Греции в эту эпоху двухполье, чередование хлебных злаков и пара. Предположение некоторых исследователей (Гиро, Рошер, Блох), что греки знали трехпольную систему хозяйства: пар – овощи – хлеб или пар – посевные травы – хлеб, основано на неверном толковании греческих авторов, которые имеют в виду замену черного пара зеленым, что еще не составляет трехполья в собственном смысле слова. И только в IV в. в Греции и в Италии мы встречаемся с трехпольной системой, например просо – овощи – пшеница.

О виноградарстве и виноделии упоминается неоднократно уже у Гомера. Так, в саду Алкиноя наряду с плодовыми деревьями имелся и виноградник.

Там разведен был и сад виноградный богатый; и гроздья
Частью на солнечном месте лежали, сушимые зноем,
Частью ждали. Чтоб срезал их с лоз виноградарь, иные
были давимы в чанах, а другие цвели иль, осыпав
Цвет, созревали и соком янтарногустым наливались.
(«Одиссея», VII, 122-126.)

В «Илиаде» описывается щит Ахилла, на котором Гефест искусно изобразил обширный виноградник,

Сладким плодом отягченный; висели в нем черные гроздья;
Ветви держались кругом на серебряных длинных подпорах.

Когда наступала пора сбора винограда, то «девы и юноши, в резвости детской, шли и в плетеных корзинах несли медосладкие гроздья» («Илиада», XVIII, 561-572).

Гесиод дает земледельцам подробные советы о виноградарстве и виноделии: «Как только наступит весна, и ласточка, издавая жалобные звуки, появится в небе, обрезай сухие ветки виноградных лоз, а когда улитка, неся на себе свой дом, станет подниматься с земли на растения, убегая от жары, - уже не время окапывать виноградник. Когда же Орион и Сириус достигнут середины неба, снимай гроздья и неси их в дом. Выставь их на солнце на десять дней и десять ночей, а потом пять суток пусть они лежат в тени. На шестой же день наполни сосуды радостными дарами Диониса» («Работы и дни», 568-572, 609-614). Античные писатели V-IV вв. сообщают нам подробные сведения об уходе за виноградной лозой, сборе винограда, выжимании сока, приготовлении и хранении вина (Ксенофонт, Феофраст и др.).

Виноград разводился в Греции почти повсеместно, но лучшими сортами считались вина островов Лесбоса, Хиоса, Фасоса, Родоса и Коса, откуда вино вывозилось в другие места, в частности к Понту, в Египет, успешно конкурируя даже с туземными сортами вин в Италии. В V в. хиосское вино в Афинах стоило 1 мину за метрет; в IV в. аттическое вино продавалось афинским спекулянтом Фениппом по 12 драхм за метрет, но Демосфен указывает, что это была тройная цена сравнительно с нормальной. В Элевсине в 329/328 г. вино стоило 8 драхм за метрет.

Земельный участок в Греции обычно состоял из пашни, виноградника, оливковых плантаций, плодового сада и огорода; к ним нужно прибавить еще леса и кустарники, неудобные места и пр. В каком отношении находились угодья друг к другу, сказать трудно. В имении Фениппа из 400 га под пашней были заняты 96 га и под виноградниками 10 га. В поместье, подаренном афинянами сыну Аристида, на Эвбее половина земли была под пашнями (зерновые культуры и овощи), половина – под виноградниками и оливковыми насаждениями. Сицилийский крупный помещик Гелий в V в. получал со своих виноградников 30 тыс. амфор вина, т.е. около 100 тыс. ведер.

В эпоху расцвета рабовладельческого способа производства в Греции масличные рощи и плодовые сады играли большую роль, а в некоторых областях, в зависимости от географического положения, почвы м климата, занимали даже в народном хозяйстве первое место. Культуры оливы и плодовых деревьев были широко распространены еще в гомеровскую эпоху. В Аттике Солон и Писистрат принимали ряд мер к расширению оливковых плантаций, так как оливковое масло составляло один из главных предметов вывоза страны. Во время кризиса, вызванного Пелопоннеской войной, землевладельцы стараются сделать сельское хозяйство более доходным путем превращения пахотных земель в виноградники и масличные плантации. В арендных договорах этого времени такие насаждения очень часто ставятся в условие арендатору (см. например гераклейские надписи), и мы узнаем, что стоимость участка благодаря такой замене могла в немногие годы удвоиться (Исей, IX, 28).

Оливковые деревья размножались обычно черенками культурной маслины и отводками дикорастущей. Плодоношение оливкового дерева начинается на 16-18-м году жизни. Высшего развития оно достигает между 40 и 60 годами. В половине марта оливковое дерево пускало первые листья и побеги, в мае оно покрывалось цветами. Сбор плодов продолжался с октября до января и обставлен был целым рядом правил и предосторожностей. Оливки собирались руками, причем пользовались лестницами. Не дозволялось сбивать маслины камнями или палками. В крайнем случае рекомендовалось потрясти ветви руками и подобрать затем упавшие плоды.

В хозяйственной жизни древней Греции оливковое дерево играло огромную роль. Геопоники (писатели по вопросам сельского хозяйства) утверждают, что верным и надежным источником доходов является маслина. Оливки служили большей части населения излюбленной пищей, тем более что цены на них были довольно низкие. Оливки употреблялись в пищу уже перезрелыми и сморщенными, вымоченными в рассоле с примесью пряностей или в уксусе, сусле, оливковом масле. Оливковое масло употреблялось для изготовления пищи, шло на мази и притирания и находило себе применение в культе. Техника добывания масла была очень несложна. Оливки сначала раздавливались ногами или, позднее, на особых мельницах, напоминавших ручные мельницы для размола зерна, затем из них выжималось масло. Прессом служило бревно, на которое навешивались тяжести. Более усовершенствованные специальные прессы появляются лишь в эллинистическую эпоху.

При том громадном экономическом значении, которое имело оливковое дерево в жизни греков, неудивительно,что государство обращало особое внимание на культуру масличных деревьев. Закон воспрещал владельцу участка выкорчевывать более чем два дерева в год, если только какие-либо исключительные обстоятельства (всенародное празднество, погребение) не вынуждали его превысить этот лимит. Нарушивший этот закон должен был уплатить штраф в 200 драхм за каждое самовольно срубленное дерево; из этой суммы половина шла в пользу доносчика, половина – в пользу государства, которое в свою очередь вносило одну десятую в казну богини Афины. Солон покровительствовал культуре маслины: он запретил сажать деревья на расстоянии менее 9 футов друг от друга и разрешил вывоз оливкового масла из Аттики. Еще более заботился о культуре оливкового дерева в Аттике Писистрат, который, по словам Диона Хрисостома, заставил жителей Аттики засадить эту прежде голую и лишенную деревьев страну маслинами. Весьма показательны также эпиграфические данные, например надпись 346 г. до н.э., найденная в Афинах. Эксонейцы сдали в аренду на 40 лет участок земли, причем разрешили вырубить и продать масличные деревья с аукциона «тому, кто предложит за них высшую цену». Но покупатель обязывался оставить пни не меньшей высоты как в пядень в ямах, в которых деревья были насажены, чтобы они в течение 40 лет (т.е. срока аренды) выросли как можно выше и лучше. Гераклейская надпись V в. до н.э. требует, чтобы арендатор храмового участка посадил на определенной площади не менее четырех оливковых деревьев. Если арендатор не посадит установленного количества оливковых деревьев, он должен уплатить штраф. В аттической надписи начала V в. до н.э. арендатор обязывается посадить не менее 200 масличных деревьев. Из одной надписи мы узнаем, что всякий критянин должен был на своей земле посадить оливковое дерево под угрозой штрафа в 50 статеров.

Мы видели, что процесс разложения родового строя и возникновения индивидуальных хозяйств имел место в Греции уже в так называемую «гомеровскую», или архаическую, эпоху (X-IX вв. до н.э.). В большинстве греческих государств этот процесс привел к образованию мелкого крестьянства, с одной стороны, крупного землевладельца – с другой. Рабство, служившее одним из важнейших факторов разложения рода, теперь способствует концентрации землевладения и имущества в руках крупных рабовладельцев и вместе с тем быстрому имущественному расслоению среди землевладельцев и пауперизации непосредственных производителей. В областях с быстро развивающейся торговлей, как Аттика, распространение денежного хозяйства ведет к разорению мелкого крестьянства и закабалению его крупным соседом-землевладельцем. Нужда в деньгах заставляла крестьянина делать долги, соглашаться на кабальные сделки и передавать свои участки кредитору. Таким образом одновременно с обезземелением деревенской бедноты происходит и противоположный процесс укрупнения и концентрации земельной собственности в руках немногих, экономически более сильных, хозяев.

Преобладающей формой землевладения в Фессалии было крупное землевладение. Род Скопадов в Фессалии обладал громадными поместьями, а один из фарсальских всадников, поступая в ряды войска, внес сумму в 12 талантов и одновременно выставил 200 крепостных, снятых с его земель. В первой половине IV в. до н.э. крупные поземельные собственники Фессалии могли выставить 6 тыс. всадников, т.е. больше, чем оказалась в состоянии дать вся остальная Эллада. Напротив, в большинстве других греческих областей обычным типом землевладения были мелкие участки. В Аттике в эпоху расцвета имение в 300 плетров, т.е. 28,5 га считалось уже значительным. Сын Аристида получил в дар от государства 100 плетров пахотной земли (8,75 га) и столько же земли под посадные культуры, всего около 18 га; и Демосфен замечает по этому поводу, что государство должно было в то время быть очень богатым землями, чтобы позволить себе подобный щедрый дар. Исей упоминает о поле, лежавшем неподалеку от Афин и имевшем площадь в 60 плетров, т.е. 5,7 га. Принимая во внимание, что ценность продаваемых и закладываемых участков обычно не превышала 1 тыс. драхм, мы можем заключить, что размер их, при средней цене 50 драхм за 1 плетр, не превышал 20 плетров, т.е. 1,75 га. Наиболее крупное поместье в Аттике заключало в себе около 315 га. В Феспиях (Беотия), судя по эпиграфическим данным, были земельные участки размером в 53,22 га и 11,88 га; в Гиамполе (Фокида) поместья, посвященные Аполлону и Артемиде, насчитывали 1,95 га, 11,45 га, 9,12 га, 10,45 га и 28,5 га; на Крите в одной надписи упоминается о пахотном участке в 6 плетров, т.е. 0,57 га, в Элее – об имении в 18,48 га и т.д.

Парцелляция земельной собственности идет параллельно с ростом концентрации земли; сидящий на небольшом клочке земли мелкий собственник становится игрушкой случая; неурожай, пожар, падеж скота, неожиданная потеря одного из работников разоряют его, делая для него невозможным дальнейшее ведение хозяйства. Пользуясь ипотечным правом, кредитор приобретает в разных местах участки земли, становясь крупным собственником. В связи с этим в конце V и начале IV в. мы снова наблюдаем в Аттике некоторую тенденцию к росту крупной, хотя и чересполосной, земельной собственности. В списках поместий, конфискованных в 415 г., под именем Ферекла значатся: участок земли в Батте, 2 участка между Афинами и Элевсином, 1 в Кикале и 2 других, точное расположение которых неизвестно. За Эвфилетом числятся дом, пахотная земля и еще два участка, и все они расположены в разных местностях. Подобных примеров можно привести много.

Понятие о крупном землевладении в Греции все же, видим, очень относительно; чтобы быть зачисленным в землевладельцы среднего класса (так называемые «зевгиты»), достаточно было иметь от 12 до 20 га пахотной земли или от 3 до 4 га виноградников, а лица, получавшие 300 мер твердых или жидких продуктов, т.е. 156 гл зерна или 117 гл вина и масла, т.е. имевшие 5-6 га виноградника и 20-30 га нивы, принадлежали в Аттике к классу крупных землевладельцев, или «всадников», и это во время Солона, т.е. в эпоху наибольшего развития крупной земельной собственности в Аттике. Те же граждане, доход которых превышал эти нормы, считались крупными землевладельцами и составляли высший класс. Они имели под виноградниками от 8 до 10 га, под пахотными землями – от 30 до 50 га. В более позднюю эпоху самое крупное поместье в Аттике, о котором мы знаем, насчитывало, как уже сказано, около 315 га. В плохие годы это имение приносило 1 тыс. медимнов (518 гл) ячменя и 800 метретов (310 гл) вина.

Древняя Греция знала три способа эксплуатации земли: 1) зависимое мелкое сельскохозяйственное производство пенестов, илотов, афамиотов, кларотов и др. (Фессалия, Спарта, Крит), имеющих свои средства производства и сидящих на землях крупных владельцев; 2) непосредственное использование земли ее владельцем и 3) сдача в аренду. Половничество, или издольщина, существовало лишь в Аттике до Солона.

О первой форме эксплуатации земли подробно говорится в соответствующих разделах настоящей книги (история Фессалии, Спарты, Крита). Непосредственное использование земельного участка могло в свою очередь принимать различные формы в зависимости от социального положения землевладельца; широкая масса мелких и средних хозяев обрабатывала землю своими собственными руками, иногда с помощью немногих рабов, в то время как в крупном хозяйстве Фениппа, связанном с рынком, рабский труд и наемные сезонные рабочие находили себе широкое применение.

Аренда занимала выдающееся место в экономике Греции. Но в аренду сдавались почти исключительно государственные или храмовые имущества. Крупный землевладелец предпочитал поручать эксплуатацию своей земли рабу, чем свободному, и зависеть скорее от своего управителя, нежели от арендатора. Мелкий же собственник, расставаясь со своим участком, охотнее продавал, чем сдавал его в наем. Контракты с государством или храмами представлялись привлекательными, так как условия сдачи земель в наем были здесь более выгодны. Храмовое управление Элевсина отдавало в аренду свои прекрасные пашни, требуя за это от 8 до 10% урожая. Нередко сдавались в наем пустопорожние и неудобные земли под условием возведения необходимых построек и распашки целины. В этих случаях срок действия договора достигал иногда сорока лет. В некоторых дошедших до нас договорах упоминается аренда вечная, наследственная, пожизненная, долгосрочная, краткосрочная. Арендная плата вносилась натурой (продуктами), деньгами или в той и в другой форме.

Практиковалась также передача арендованной земли другому лицу (субаренда) с целью извлечения дохода от разницы съемочной и сдаточной цены (договор гераклейцев).

Вложение капитала в землю считалось в Греции репарацией хотя и менее выгодной, чем отдача денег в рост под проценты, но зато гораздо более верной. Недаром афинский закон требовал от опекуна обращения имущества опекаемого в недвижимую собственность.

Земельная аренда была довольно высока; в IV в. в Аттике капитал, вложенный в арендованную землю, приносил от 8 до 12%, в то время как морская ссуда, сопряженная с большим риском, давала около 20%, а рабовладельческая промышленность приносила от 30 до 50%, куда впрочем входило и погашение затраченного капитала. Этим объясняется развитие в IV в. в Аттике спекуляции земельными участками. У Ксенофонта Исхомах рассказывает Сократу, как отец его, скупая разоренные поместья и превращая их в доходные, перепродавал их с прибылью, нажив себе таким образом большое состояние.

Подобно промышленности, сельское хозяйство в основном базировалось в Греции на подневольном труде, хотя рабы в гораздо большей степени были заняты в промышленных предприятиях, чем в земледелии. Мелкие и средние землевладельцы предпочитали нанимать в горячую пору сельскохозяйственных рабочих, чем кормить и одевать целый год рабов, чтобы использовать их в течение только нескольких месяцев. Преобладание мелкого землевладения точно так же не могло способствовать распространению рабского труда в сельском хозяйстве. Даже в крупных поместьях Аттики число сельскохозяйственных рабов было невелико. По словам Ксенофонта, составившего свой трактат о хозяйстве для крупных землевладельцев, один работник легко превзойдет и десятерых, если он своевременно исполняет работу.

Из числа осужденных в 415 г. лиц, имущество коих было конфисковано и пущено в продажу, только у одного было 16 рабов, но это был как раз пирейский метек, как иноземец не имевший права земельной собственности. Все же остальные, у которых были конфискованы пахотные земли, урожай на корню или в закромах, имеют в среднем по два раба. Аристофан, рисуя нам в своих комедиях жизнь аттических поселян, нередко упоминает о рабах, занятых в сельском хозяйстве: у Дикеополя («Ахарняне») было повидимому только два раба, у Бделиклеона («Осы») – пять, в «Плутосе» фигурирует один батрак. В беднейших хозяйствах вся тяжесть земледельческого труда ложилась на поселянина и его семью. В одной из своих речей аттический оратор Лисий заявляет, что его клиент из-за бедности сам обрабатывает землю. В «Электре» Эврипида крестьянин говорит: «На заре я погоню быков на ниву и буду засевать поля». Общее число рабов, занятых в сельскохозяйственном производстве в Аттике не превышало 16 тыс. человек.

Об организации земледельческого труда в крупном хозяйстве мы можем судить по имению Исхомаха, героя ксенофонтовского трактата. Имение расположено было неподалеку от Афин. Каждое утро Исхомах отправлялся в поле для наблюдения над трудом работников, сажающих растения, поднимающих новь, сеющих, собирающих плоды, и делал в случае необходимости соответствующие указания. В деревне он держал управляющего, которого сам «воспитывал», подготовляя к предстоящей деятельности. «Платье и обувь для работников – говорит он, – делаю я неодинаковыми: одно хуже, другое лучше, чтобы лучшее отдавать лучшему работнику, а худшее – худшему». Подобно Исхомаху, точно также отправляется за город в поля для наблюдения за работами и клиент Лисия (в речи об убийстве Эратосфена), равно как и его друзья, принадлежащие к тому же кругу.

Путем анализа элевсинской надписи, содержащей в себе сведения о количестве ячменя и пшеницы, доставленных в дар богиням Деметре и Коре в 329/328 г., новейшие исследователи приходят к выводу, что общая продукция зерновых культур в Аттике в этом году равнялась 211 320 гл, из которых на долю ячменя приходится 190 785 гл, а на долю пшеницы – 20 535 гл, в то время как плодородный остров Лемнос один давал ежегодно около 150 тыс. гл. Таким образом потребность Аттики в хлебе при населении свыше 250 тыс. человек с метеками и рабами далеко не покрывалась своим зерном. Поэтому еще Солон запретил вывоз зерна из Аттики. В IV в. ежегодный ввоз хлеба в афинскую гавань Пирей равнялся около 800 тыс. медимнов (400 тыс. гл), из которых половина доставлялась с Черного моря (свидетельство Демосфена). Привозился хлеб в Афины также с островов Эвбеи, Кипра, из Сицилии и Египта. Не будучи в состоянии довольствоваться хлебом, доставлявшимся торговлей, греческое государство прибегало к целому ряду мероприятий, обеспечивавших непрерывное снабжение населения зерновыми продуктами (сбор пожертвований среди богатых граждан, обращение за помощью к иностранным дружественным государствам, регулирование торговли хлебом и борьба с повышением цен и т.д.). Сохранилось много надписей, в которых говорится о подписке граждан на составление капитала, проценты с которого шли бы на закупку хлеба для раздачи нуждающемуся населению (так называемая «ситония»). В 325/324 г. афиняне награждают саламинца Гераклида золотым венком и почетным званием проксена за крупное пожертвование денег на покупку хлеба. Хрисипп и его брат, судя по одной речи, приписываемой Демосфену, также сделали денежные взносы на покупку хлеба. Аналогичные элевсинские надписи обнаружены и в других областях Греции (Аморгос, Приена), хотя относятся они большей частью к более позднему времени - II в. до н.э. На острове Самосе найдена надпись, содержащая в себе сведения об организации даровой раздачи хлеба. Народное собрание постановляет образовать капитал путем добровольной подписки.

На проценты с этого капитала производится закупка зерна по цене 5 драхм 1 обол. Эти операции выполняются целым аппаратом должностных лиц; «меледоны» взимают проценты с капитала и передают их в распоряжение продовольственной коллегии, которая закупает хлеб. В Ольвии также найдена надпись, заключающая в себе декрет о благодарности государства Протогену, оказавшему крупные услуги населению во время голода. Впрочем в основе всех этих «благодеяний» лежали определенные коммерческие или политические расчеты.

Нередко та или иная греческая община обращалась за помощью в деле снабжения населения к дружественному государству. Особенно часто боспорские цари оказывали помощь афинянам доставкой хлеба. Из речи Демосфена против Лептина мы узнаем, что царь Левкон I во время голода 357 г. прислал в Афины столько зерна, что его не только оказалось достаточно для всего населения, но еще можно было и продать излишки на 16 талантов. Другой боспорский царь, Спарток IV, в 286/285 г. послал в дар афинянам 10 500 медимнов зерна.. Египетский царь, по свидетельству Плутарха, присылает в дар Афинам в эпоху Перикла 30 тыс. или 40 тыс. медимнов хлеба. Авдолеон, царь Пеонии (в Македонии), доставил в Афины в 286/285 7 500 медимнов зерна и т.д.

Покупкой и раздачей хлеба населению ведали особые лица («ситоны»), которые в Афинах избирались по одному из каждой филы.

Торговля хлебом была подчинена строжайшим законам в целях обеспечения питания жителей и борьбы со спекуляцией. Государство зорко следило за правильностью снабжения народа съестными припасами. Из речи Демосфена против Лакрита мы узнаем, что в Афинах существовал следующий закон о хлебной торговле: «Никто из афинян или иностранцев, проживающих в Афинах, а равно подчиненных им лиц не имеет права кому бы то ни было ссужать деньги под корабль, который не предполагает везти в Афины зерно и другие продукты. Если же кто выдаст ссуду в нарушение этого закона, то допускается донос об этом эпимелетам (надзирателям над портом), с конфискацией денег, а также судна и хлеба; а кредитор не имеет права взыскивать денег, ссуженных под торговые операции, если груз не предназначается для Афин». Из «Афинской политии» Аристотеля видно, что в IV в. до н.э. в Афинах существовал закон, согласно которому импортеры обязаны были 2/3 поступавшего в хлебную пристань зерна отдавать городу. Во время Пелопоннесской войны в Афинах установлена была особая коллегия геллеспонтофилаков, следивших за проходящими через Геллеспонт кораблями.

Вопрос о продовольствии населения и обороне страны обсуждался десять раз в году, в первом собрании каждой притании. Для регулирования торговли хлебом имелась в Афинах специальная комиссия ситофилаков, состоявшая первоначально из 10 членов (5 для Пирея и 5 для города), а в IV в. из 35 членов (20 в Афинах и 15 в Пирее). Члены этой комиссии устанавливают таксу на зерно и «наблюдают прежде всего за тем, чтобы на рынке зерновой хлеб продавался добросовестно; далее, чтобы мельники продавали ячменную муку в соответствии со стоимостью ячменя, а булочники – пшеничный хлеб в соответствии с ценой пшеницы и притом чтобы булки имели такой вес, какой они им укажут» (Аристотель, «Афинская полития», 51,3). Такие же коллегии ситофилаков существовали в Приене, Тавромении, Перимфе и т.д. На помощь ситофилакам приходили агораномы (надзиратели за рынком), метрокомы (контролеры мер и весов), прометреты (весовщики) и др. Вопрос о продовольствии населения и обороне страны обсуждался десять раз в году, в первом собрании каждой притании. Для регулирования торговли хлебом имелась в Афинах специальная комиссия ситофилаков, состоявшая первоначально из 10 членов (5 для Пирея и 5 для города), а в IV в. из 35 членов (20 в Афинах и 15 в Пирее). Члены этой комиссии устанавливают таксу на зерно и «наблюдают прежде всего за тем, чтобы на рынке зерновой хлеб продавался добросовестно; далее, чтобы мельники продавали ячменную муку в соответствии со стоимостью ячменя, а булочники – пшеничный хлеб в соответствии с ценой пшеницы и притом чтобы булки имели такой вес, какой они им укажут» (Аристотель, «Афинская полития», 51,3). Такие же коллегии ситофилаков существовали в Приене, Тавромении, Перимфе и т.д. На помощь ситофилакам приходили агораномы (надзиратели за рынком), метрокомы (контролеры мер и весов), прометреты (весовщики) и др.

В греческих общинах нередко процветала самая необузданная спекуляция хлебом. Во время войны, по свидетельству Лисия, в течение одного дня цена на 1 медимн колебалась, делая скачки в 1 драхму. Процесс Дионисодора, нашедший себе отражение в речи Демосфена, показывает, как была организована спекулятивная торговля зерном в почти «мировом масштабе», с сетью агентов, прикрепленных к производящим странам и рынкам, собирающих политические новости, информирующих о доставке зерна в торговые пункты таким образом, чтобы зерно продавалось всегда по наиболее высокой цене. Если, например, прибытие флотилии транспортных судов из Сицилии вызывает падение цен на зерно в Афинах, то хлеб, предназначенный для Аттики, выгружают и продают на Родосе, где цены на зерно в данный момент высоки. Недаром афинское законодательство карало смертной казнью противозаконную скупку зерна с целью спекуляции.

Наши сведения о ценах на зерно и другие сельскохозяйственные продукты в Греции крайне отрывочны и немногочисленны. Плутарх сообщает, что Солон исчислял стоимость 1 медимна ячменя в 1 драхму. Позже, в конце VI и начале V в., 1 медимн ячменной муки стоил уже 2 драхмы. Цена на пшеницу в V в. нам неизвестна. В начале IV в., судя по намекам Аристофана, 1 медимн пшеницы стоил 3 драхмы. В середине IV в. эта цена поднимается до 9 драхм, колеблясь в последней трети IV в. между 10 и 5 драхмами. Ячмень (в зерне) стоил в Афинах в IV в. от 3 до 5 драхм за медимн. Отношение между ценами на зерно, вино и оливковое масло непостоянно. В начале IV в. в Аттике пшеница стоила 3 драхмы за 1 медимн, а оливковое масло – 12 драхм за 1 л. На Делосе в 250 г. средняя цена за 1 медимн ячменя – 2 драхмы 4 1/2 обола, 1 метрета оливкового масла – 16 драхм 2 обола. В Лампсаке (город в Мизии, на берегу Геллеспонта) в III в. ячменная мука продавалась по 2 драхмы за 1 медимн, оливковое масло – по 4 драхмы за 1 метрет. Таким образом в общем наблюдается тенденция к повышению цен на зерновые продукты, в то время как стоимость оливкового масла в среднем падает. Вино в IV в. в Элевсине стоило 8 драхм за 1 метрет, в Пергаме – 4 драхмы, а в голодный год Фенипп, афинский землевладелец, продал вино по 12 драхм за метрет.

Вследствие того что в общем ходе развития сельского хозяйства Греции, особенно Аттики, скотоводство постепенно все более вытеснялось земледелием, цены на домашний скот вырастали: в V в. в Афинах можно было купить овцу за 1 драхму, спустя два столетия цена на нее поднялась до 10-20 драхм. Стоимость быка в V в. в среднем равнялась 75 драхмам. В IV в. цена на быков колебалась от 80 до 100 драхм, а в начале III в. на Делосе два рабочих вола, конфискованных у одного арендатора, были проданы за 150 драхм, но цена их конечно была значительно выше. Разумеется, в плодородной Сицилии или в Фессалии скот и зерно стоило гораздо дешевле. Впрочем динамика цен в Греции должна рассматриваться в связи с изменением денежного курса, который в IV в. в Афинах был по крайней мере вдвое ниже, чем в V в., так как запасы серебра теперь значительно увеличились.

Гомер охотно изображает своих «богоравных» героев пасущими свои стада, для которых во многих областях Греции имелись в изобилии пастбища. В Орхомене (Беотия) общественные выгоны были настолько обширны, что каждый имел право пасти там по 220 голов крупного рогатого скота и по 1 тыс. мелкого. Фессалия, Эпир, Акарнания, Этолия и др. изобиловали лошадьми; коз было много в Аттике и на островах; Аркадия славилась овцами.

У Гомера и Гесиода рабочий бык играет большую роль в земледелии и обмене. Быки служат мерилом ценности. Главк меняется своим оружием с Диомедом:

Дал золотое и медное взял, сто быков дал за девять.

Ликаон, сын троянского царя Приама, взятый в плен Ахиллом, получает свободу за 100 быков. Медный треножник оценивается в «Илиаде» в 12 быков, металлические доспехи – в 9, рабочая - рукодельница – в 4 быка. Лучшей породой быков считалась эпирская; существовали также особые породы на острове Эвбее, в Мессении, Беотии, Киренаике и др. Древняя земледельческая культура Греции запрещала убивать рабочего вола-пахаря под угрозой смерти. Это убийство считалось нечестием, святотатством. Овцы с древнейших времен разводились в Греции. Шерсть их шла на изготовление одежды.

Особенно славилась высоким качеством шерсть милетских и аттических овец, а также эпирских, беотийских, аркадских, мегарских и сицилийских. Коза также входила в состав домашнего хозяйства древних греков, давая молоко. Гомер подробно описывает молочное хозяйство циклопов, в частности – действие сычуга (4-го желудка молочного теленка) на овечье и козье молоко при изготовлении на него сыра (творога). О крупной роли козы в хозяйственной жизни аттического населения говорят многочисленные названия местностей (горный кряж Эгалеос, одна из доклисфеновских фил Эгикореи, остров Эгина и т.д.). Коза разводилась также на Аргинусских островах, на Наксосе, Скиросе и др. Свиноводство издавна нашло себе широкое распространение в Греции. Любовь афинян к свинине объясняется недостатком жирных пастбищ и проистекающею отсюда редкостью говяжьего мяса. В каждом доме обычно имелась свинья, и Платон замечает, что свинопас – столь же необходимое лицо в государстве, как и булочник. В комедии Аристофана «Богатство» Гермес, перечисляя всех членов семьи, включает в нее собаку и свинью. Осел и мул употреблялись в качестве вьючных животных, так как лошадь была редка и дорога. Свиноводство процветало в Мегарах, Беотии. Аркадии, Этолии, Акарнании, Сицилии и Аттике. Птицеводство в гомеровскую эпоху находилось еще в зачаточном состоянии. Гуси упоминаются в «Одиссее» только один раз: Пенелопа держит при своем доме 20 гусей, но повидимому скорее в качестве предмета развлечения, чем потребления. Хотя в греческой литературе петух упоминается впервые лишь Феогнидом, поэтом VI в., но археологические данные показывают, что как в Малой Азии, так и в континентальной Греции петух был известен задолго до Феогнида (так, это птица изображается на «протоаттических» вазах, среди бронзы Олимпии), в Эфесе же, судя по находкам, – еще в VIII-VII вв. Впрочем в хозяйственном обиходе Греции классической эпохи птицеводство (куры, павлины, цесарки, утки, голуби и др.) занимало второстепенное место.

Из остальных отраслей сельского хозяйства следует упомянуть о пчеловодстве. Лучшие сорта меда добывались на Гиметте (Аттика) и в Сицилии, особенно у Гиблы, где произрастал тимиан, медоносное растение, дававшее, по свидетельству античных писателей, превосходный мед.

Промышленность

Отделение ремесла от земледелия в самостоятельное развитие этих обоих производств начинается в Греции с IX-VIII вв., но еще раньше в начале VII в. Греция является страной по преимуществу земледельческой. Ремесло обслуживает главным образом местные нужды. Акты торгового обмена единичны и случайны, и торговля не отделена от пиратства. Основой ремесленной деятельности служат природные богатства – наличие на местах пурпура, залежей глины, меди и железа, разработка которых, как мы увидим ниже, начинается с очень отдаленных времен. Аттика в этот период не играет какой-либо значительной роли. Ведущее место в греческой экономике в этот период занимают другие центры. Во главе их стоит Иония, затем Хиос, Самос, Лидия; из собственно греческих городов – Халкида, славящаяся своими медными и бронзовыми изделиями, Мегары – текстилем и Коринф – керамикой.

VII-VI века являются переломным периодом в развитии промышленности и торговли. Этот период характерен для Греции большими общественными сдвигами, окончательным образованием государственной рабовладельческой системы в подавляющем большинстве греческих областей, возникновением типичного для Греции общественно-политического строя в форме городов-государств. Переход на новую, более высокую, ступень развития дает себя чувствовать во всех областях политической и хозяйственной жизни и прежде всего в развитии торговли и промышленности.

VII-VI века – это период ряда открытий и усовершенствований во всех отраслях античного производства, это период перехода к чеканке монеты, выделения особой общественной прослойки – представителей торгового и ростовщического капитала – купцов и перекупщиков, становящихся посредниками между производителями и потребителями. В поэмах Гесиода разделение ремесел уже налицо: изготовление товаров на рынок, конкуренция ремесленников, дальнее плавание с торговыми целями, наличие наряду с оптовой продажей и мелочной торговли. Некоторое время пиратство и торговля сосуществуют в качестве двух разных форм сношений. Еще в солоновском законе, сохраненном для нас поздними источниками, пиратство и торговля стоят рядом как полноправные формы, но более организованная внешняя торговля в конце концов вытесняет случайный пиратский промысел. Торговое развитие Греции приводит к образованию торгового и военного флота, и инициатива морского судостроения в этот период принадлежит Коринфу, где впервые сооружается быстроходное греческое судно – триера. Чекан монеты с несомненностью показывает тот же процесс развития хозяйственной жизни с переходом от натурального и случайного обмена товаров к денежному и систематическому. В VII в. начинают чеканить монету города Малой Азии – Халкида, Эретрия и Эгина, а затем уже чекан монеты охватывает все большее количество греческих государств. В Афинах, хотя во время Солона монета уже чеканилась, однако была еще настолько редка, что солоновское разделение граждан на четыре имущественных класса базировалось не на денежном имуществе, а на количестве мер хлеба и метретов масла и вина.

В этом движении, охватившем, хотя и в разных степенях, всю Грецию, большой значение имело развитие промышленности. Со времени Солона привозное рабство стало основной линией развития аттического общества. Однако импортируемые рабы в первую очередь эксплуатируются не сельскохозяйственной системе, а в греческой промышленности. Ликвидация долгов, отмена ипотеки, ограничение земельной концентрации, произведенные Солоном, а также реформа фил Клисфена на некоторое время обеспечили преобладание в Аттике мелкого свободного земледелия, противостоящего до конца Пелопоннесской войны сколько-нибудь значительному распространению рабства в этой области аттического хозяйства.

Ремесленники в связи с ростом спроса на их изделия не только в местах их работы, но и в колониях начинали играть все большую и большую роль. В политическом отношении они еще обойдены Солоном, так как при Солоне только еще начинается приток в Афины метеков-ремесленников и переключение на занятие ремеслом безземельных афинских граждан. После удаления Солона от власти ремесленники уже принимают активное участие в борьбе за власть, выставляя своих кандидатов на управление государством. Их поддерживает тирания, клисфеновская же реформа, окончательно опрокинувшая родовые гнезда аттических землевладельцев, открывает метекам-ремесленникам доступ в число граждан и вместе с тем к политической жизни.

На примере развития в Милете текстильной промышленности мы можем видеть изменение принципа эксплуатации рабского труда. Гомеровские рабыни вместе с хозяйками гинекеев занимались пряжей и тканьем, обслуживая потребности данной семьи. В Милете уже в VII в. мы видим применение этого домашнего производства к производству на рынок. Гинекей принимает форму домашней рабской мастерской, количество женщин-рабынь увеличивается в связи с увеличением спроса и соответственно этому увеличивается и качественно изменяется эксплуатация рабского труда. Погоня за прибыльностью и за большей производительностью труда в корне видоизменяет еще семейный характер гомеровского производства. В Коринфе, по свидетельствам древних, Периандр безуспешно боролся с развитием рабства путем законодательства: попытка Периандра занять ремеслами свободное население, запретив владение рабами, меры против того, чтобы расходы граждан превышали их доход, противодействовать концентрации населения в городе – все эти законы оказывались бессильными перед наступательным движением рабства, и в VI в. Коринф был уже передовым рабовладельческим центром.

Организация керамического производства с вывозом керамической продукции в качестве тары или в виде художественных произведений рано потребовала более крупного производства с применением рабской силы. Строительные работы, расцвет которых начинается с периода тирании, также требовали большого количества рабочих рук и, вероятно, не обходились без участия рабов. Эти строительные работы предпринимались в больших размерах; так, в VI в. коринфяне прорыли косу, соединявшую Левкаду с материком; сюда же относится создание мощеных дорог (такова, например, дорога, соединявшая Афины, Элевсин, Фивы и Дельфы), водопроводные работы, постройка храмов, городских стен, гаваней и пр.

Развитие общественного богатства, развитие торговли и ремесленной деятельности было теснейшим образом связано с ростом рабства как системы эксплуатации, а рост рабства в свою очередь стимулировался дальнейшим развитием греческой промышленности и торговли. Местная, ограниченная узкими локальными рамками, жизнь греческих городов-государств далеко выходит за пределы своих территориальных границ и устремляется во-вне.

Внешняя торговля теперь доминирует над внутренней. Возникают все чаще споры из-за торгового влияния, все чаще заключаются мирные и торговые договоры между городами; система проксении превращается в политический институт, становясь официальной защитой торговых интересов государства. Здесь ремесло уже занимает не последнее место в процветании городской жизни, и возникает своеобразная конкуренция отдельных городов между собой за возможно большее привлечение к себе иностранных ремесленников, так как своих рук уже не хватало.

С VI в. афинская промышленность (и особенно афинские керамические изделия) начинает играть все большую роль в системе экономических отношений греческих городов-государств. Последствия Персидской войны и организация первого афинского морского союза создают прочную основу не только для политического, но и экономического процветания Афин. Союзные взносы, поступающие регулярно в афинскую государственную казну, прочная связь с восточными колониями, сильный флот и прекрасно оборудованная морская гавань Пирей создают все условия для такого расцвета афинского хозяйства. Афины становятся с этого времени самым мощным в Греции рабским и хлебным рынком, а рабы и хлеб были главными и наиболее необходимыми товарами, в которых нуждался в той или иной мере каждый греческий центр. Строительные работы, широко развертываемые Периклом, военное производство, требовавшее постоянно большого количества рабочих рук, и различные ремесла, широко развивающиеся в Афинах, вызывали постоянный массовый прилив в Афины рабов и иноземцев – ремесленников и купцов.

По сравнению с этим наплывом иноземного и рабского элемента, в круг деятельности которых преимущественно входили занятия ремеслами и торговля, роль и место афинских граждан в обеих этих профессиях относительно невелики. В торговле они занимаются преимущественно торговыми ссудами, в промышленности – содержанием отдельных рабов-ремесленников, реже – рабских мастерских. Главной областью их деятельности остаются земледельческие работы, активное участие в общественно-политической жизни афинского государства и военное дело.

Однако некоторые профессии, требующие особой квалификации и природных дарований, как например скульптура и архитектура, сохраняют свой почетный характер и не унижают звания гражданина, занимающегося этими работами. Но представление о том, что афиняне вообще не занимались ремесленными работами, было бы ошибочным. Если в идеале гражданин не должен иметь с ремеслом ничего общего, то на практике безземельные афиняне, обратившиеся к ремесленным работам еще со времени Солона, продолжали свои занятия, и демократическая политика Афин V в. культивировала занятия граждан ремеслами, так как нужда в квалифицированных работниках и необходимость дать средства к жизни незанятому населению волей-неволей принуждали к этому. Но тем не менее понятие о менее позорных и более позорных ремеслах было довольно развито, и в целом ряде ремесел участие гражданина исключалось.

К последним, например принадлежало кожевенное дело, в которое входили снятие шкур с животных, выделка и даже окраска кожи. Кожевенные мастерские, как правило, помещались за городской чертой, так как, по выражению афинян, от них «слишком воняло», и даже метеки-иноземцы пренебрегали этим занятием. Оно было предоставлено рабам-вольноотпущенникам, которые вообще составляли кадры для работы в наиболее низких, с точки зрения афинского общества, ремесла.

В отдельных случаях мы наблюдаем даже семейную наследственность ремесел, где сын наследует профессию отца. Очень часто встречается наследственность в профессиях врачей и музыкантов; в Дельфах в течение столетия архитекторами были Агафон, его сын Агасикрат и наконец внук Агафокл. Но наследственность однако не была общим правилом, и цеховой замкнутости в Греции не существовало.

День ремесленника в Афинах начинался рано.

По петушечьей утренней песне
Поднимаются все на работу – ткачи, печники, скорняки, мукомолы,
Гончары, столяры, маляры, мастера по слесарно-кузнечному делу,
Обуваются наспех, впотьмах, и бегут.
(Аристофан, «Птицы»).

Утренний крик петуха, повидимому, был общим сигналом для начала работы. У Лукиана петух будит свободного ремесленника Микилла, и, когда тот негодует на него за прерванный сон, петух наставительно его поучает: «Я думал обрадовать тебя, насколько мог предупредив утро, чтобы, поднявшись до зари, ты выполнил значительную часть работы. Если до восхода солнца ты сработаешь один башмак, то ты уже на несколько шагов будешь ближе к своей цели – заработать себе на ячменную муку».

Начиная работать до зари, ремесленники проводили время за работой до наступления полной темноты. Но конечно условия их труда были разнообразны, в зависимости от их общественного положения. Свободный ремесленник-одиночка мог планировать свое рабочее время по желанию, хотя ожесточенная конкуренция с соседями и особенно с рабскими мастерскими заставляли его работать с возможно большим напряжением. Свободные ремесленники работали всегда индивидуально, не объединяясь в мастерские; в лучшем случае им помогали семья (жена и сын), если таковая была, и, как только позволяла возможность, приобретались в помощь рабы.

Инвалид в речи Лисия, жалуясь на свое тяжелое положение, подчеркивает, что он занимается ремеслом один, даже без помощи раба. Это, очевидно, сильный аргумент для доказательства своей бедности.

Распыленные мелкие ремесленники сильно страдали от роста рабского труда. Необходимо заметить, что кроме своей основной работы – ремесла– ремесленник посещал народные собрания, призывался к оружию во время войны, так как до развития наемничества свободные ремесленники и земледельцы составляли основную массу военной силы государства. Рабы на военную службу привлекались только в исключительных случаях, когда государство находилось на краю гибели, и при этом им, как правило, даровалась свобода. Это обстоятельство, затрудняя развитие свободного ремесла, еще более ухудшало положение ремесленника.

Эксплуатация труда рабов шла по трем основным линиям: 1) непосредственная эксплуатация раба, 2) отдача рабов в наем на краткий срок или более продолжительный срок и 3) отпуск раба на оброк. В последнем случае раб вел самостоятельное хозяйство или лично нанимался к другому рабовладельцу, выплачивая своему хозяину точно установленную сумму сл своего дохода.

Если в горном деле вторая форма, т.е. отдача рабов в наем, занимала очень большое место, то все же основной и преобладающей формой греческой промышленности был тип мелкой рабской мастерской. Рабские мастерские существовали во всех отраслях греческой промышленности. По литературным и эпиграфическим свидетельствам, в большинстве случаев очень кратким, мы встречаемся с портняжными, ламповыми, оружейными, кроватными, обувными, парфюмерными, горшечными, кожевенными, металлургическими мастерскими, а также с мельничным производством, с мастерскими музыкальных инструментов. Во главе таких мастерских стоял сам рабовладелец в качестве участника в работах или надзирателя за рабами; иногда мастерские передавались доверенным рабам-надсмотрщикам. Обычно эти мастерские объединяли в одном помещении от 10 до 12 рабов, тогда как мастерские с большим числом рабов, как например оружейная мастерская отца Демосфена с 32-33 рабами, его же кроватная мастерская с 20 рабами, мастерские со 100 и больше рабами (мастерская щитов Кефала), были редкостью.

Попытка Эд. Мейера, а с его легкой руки и ряда других исследователей, применить к этим мастерским название «фабрики», а к рабам – название «фабричные рабочие» должна быть совершенно отвергнута: подобные мастерские конечно даже отдаленно ничем не напоминали фабрику. Для того чтобы считать данное производственное предприятие фабрикой, необходимы три основных признака: наличие машин, свободного наемного рабочего и технического разделения труда.

Древнему миру в этот период были известны в простейшей их форме рычаг, клин, винт, ворот и блок, употребляемые при строительных работах. В мелких же мастерских труд производился вручную самыми простыми ремесленными инструментами. Даже Эд. Мейер, отстаивающий наличие фабрик в античном мире, должен был признать совершенное отсутствие машин. Таким образом первой предпосылки для существования фабрики в древности не было. Также не было в античности и свободного наемного рабочего, составляющего непременное условие фабричной организации. Технического разделения труда – основного и типичного признака мануфактуры – в рабской мастерской также не существовало. Мануфактура гетерогенного, или более высокого, органического типа основана на стойкой и прочной специализации рабочих, выполняющих одну операцию и связанных между собой определенной системой работы. Такого «коллективного рабочего, составленного из многих частичных рабочих», характерного для мануфактуры, мы в античности не находим. Рабская мастерская, наоборот, совершенно не была связана внутренним единством работы на основе технического разделения труда. Рабы, как правило, работают в мастерских независимо друг от друга, и каждый из них проходит в изготовлении предмета самостоятельно все стадии необходимой работы. Конечно некоторые элементы технического разделения труда возникали и здесь, например в плавильной мастерской – наблюдение за печью, работа мехами и пр. Ксенофонт говорит: «Один изготовляет мужскую, другой – женскую обувь; один только шьет сандалии, другой кроит их из кожи; один выкраивает верхнюю кожу, другой только сметывает части» (Ксенофонт. «Воспитание Кира», 8, 2-5). Но эти моменты технического разделения труда были спорадическими и случайными. Изготовление в одних мастерских только женской, а в других только мужской обуви указывает конечно на общественное разделение труда, но мы не должны забывать, что раб, сегодня выкраивающий сандалии, завтра мог их сметывать, а в случае необходимости изготовить сандалии и целиком. Устойчивой и определенной специализации рабов на какой-нибудь определенной функции их ремесла мы в античности не встречаем; наоборот, многое говорит за то, что в целом ряде случаев наблюдалась недиференцированность производственных процессов: сапожник часто бывал одновременно и кожевником, кузнец – литейщиком и т.д.

Чтобы еще яснее подчеркнуть глубокое отличие античной мастерской от мануфактуры, достаточно сказать, что мануфактура со 100 рабочими не может быть механически разделена на две или большее количество частей, так как все части одной мануфактуры являются единым целым и механическое разделение мануфактуры на две части означало бы полный развал данного производства. Совсем обратное положение мы имеем в рабской мастерской. По этому поводу очень метко замечает М. Вебер в полемике с Эд. Мейером: «Этот эргастерий можно делить на сколько угодно частей (продавая часть рабов), как кусок свинца, потому что он представляет собой не дифференцированное скопление попавших в рабство рабочих, а недифференцированную организацию труда». На этом примере легко вскрывается и противоречие, лежащее в самом характере рабской мастерской.

Рабская мастерская представляет собой не что иное, как механическое объединение в одном помещении самостоятельных и независимых друг от друга рабочих, согнанных в это помещение методом внеэкономического принуждения. Рабовладельческое хозяйство, по формулировке С. И. Ковалева, есть «простое кооперативное (термин А. И. Тюменева) производство индивидуальных производителей (рабов), лишенных средств производства и сконцентрированных большими или меньшими группами в отдельных хозяйствах». Таким образом при намечающейся системе общественного разделения труда мы имеем лишь зачатки технического разделения труда, не играющие в производстве какой-либо значительной роли.

При таких условиях ни о каком собственно промышленном капитале в античности не может быть и речи. В большинстве случаев, известных нам из источников, рабы-ремесленники и даже рабские мастерские являются лишь частью общего имущества греческого рабовладельцев. Наследство Конона состояло из двух частей: дома с рабами-ткачами и дома с рабами-фармацевтами. Состояние Тимарха, кроме 9 или 10 рабов-сапожников, рабыни-ткачихи и раба-золотошвея, включало в себя дом в Афинах, оцененный в 20 мин, два поместья в окрестностях Афин и наличные деньги, вырученные от продажи поместья в Кефисе, пашни в Амфитрионе и две мастерские с рабами-рудокопами. Отец Демосфена, кроме двух рабских мастерских, владел сырьем, оцененным в 150 мин, домом, деньгами в банке и деньгами, употреблявшимися им для выдачи ссуд.

Таким образом затраты на организацию рабских мастерских, включающие в себя расходы на покупку или наем рабов, на оборудование мастерской, закупку сырья и примитивных инструментов, как правило, далеко не покрывали всего состояния богатого рабовладельца. Можно даже сказать, что промышленный капитал большей частью играл второстепенную роль по сравнению с другими операциями, из которых наиболее выгодной и наиболее практикуемой была ссуда. Поэтому прибыль, реализованная в торговле или в промышленности, шла не на дальнейшее расширение производства, а на раздачу ссуд, игравшую, как увидим ниже, в античной торговле доминирующую роль. В самом доходе, приносимом рабским трудом, как уже указывалось, видели не более как процент на авансированный денежный капитал.

Таким образом владелец рабской мастерской часто был одновременно и купцом и ростовщиком, а иногда и землевладельцем. Это обстоятельство отчетливо свидетельствует и о скромных размерах греческой промышленности, о застойном характере античного производства, не требующего расширения своей деятельности, а также и о резком отличии рабовладельца-промышленника от капиталистов. Капитал, затрачиваемый на приобретение промышленных рабов, еще не дифференцировался в особый вид капитала; он настолько тесно слит с общим имуществом рабовладельца, занимая подчиненное место в этом имуществе, что мы смело можем говорить об отсутствии промышленности капитала в античности. Специфика античного способа производства, именно – вещность раба, о которой уже говорилось, отражается здесь и на самом характере капитала, затрачиваемого на ремесленную мастерскую.

Всмотримся теперь в организацию труда ремесленников. В вазовой живописи мы часто встречаем изображение ремесленных мастерских иногда с развешенными по стенам орудиями их труда, с которыми мы знакомимся и по материалам археологических раскопок. Во всех изображениях греческая промышленность предстает перед нами с ее примитивным техническим оборудованием и слабой производительностью труда. В металлургических мастерских основными орудиями производства были простые, сложенные из кирпича или камня, горны с небольшим очагом для разогрева металла и трубкой для вдувания воздуха при помощи мехов; иногда плавильная печь одновременно служила и кузнечной печью. Затем – небольшая железная наковальня (у золотых дел мастеров наковальни были обычно маленькие, переносные), клещи и щипцы различных форм, молот с деревянной ручкой, точильный камень и топор. В керамике – гончарный круг, керамические, очень простые, часто глиняные, печи, кисть для окраски, формы и камень или кость, приспособленные для лощения. Полное отсутствие каких-либо механических приспособлений, облегчающих или ускоряющих производство, является одной из характернейших черт греческой промышленности. Само применение рабского труда, как это неоднократно подчеркивал Маркс, является тормозом в развитии техники. Полная экономическая незаинтересованность раба в своей работе, ненависть к ней, с одной стороны, дешевизна несвободной силы и погоня за максимальной прибылью в кратчайший срок – с другой, способствовали тому, что ряд орудий производства, даже известных в античности, применялся только в отдельных случаях. Мы увидим ниже, как погоня за прибылью заставляла рабовладельцев, эксплуатирующих труд рабов в рудниках и каменоломнях, отказываться от лучшего оборудования шахт, от применения подъемных блоков и пр.

Кроме того в обществах, основанных на рабском труде, самый труд становится клеймом рабства, а рабовладельческая идеология с ее презрением к труду становится господствующей идеологией среди свободных. Наглядную иллюстрацию этого дает история с Архитом и Эвдоксом, одними из первых изобретателей механики, жившими в IV в. Платон обрушивается на них за их попытку найти подкрепление геометрических теорем в механике путем производства некоторых опытов. Он в негодовании упрекает их в том, что они «портят геометрию, лишают ее достоинства, обращают ее в беглого раба, заставляя ее заниматься не бестелесными и умственными вещами, а чувственными предметами, и прибегать кроме рассуждения к помощи тел, рабски изготовленных работой руки».

Так униженная и опозоренная механика была на некоторое время под общественным воздействием вновь отделена от геометрии и применялась в течение долгого времени только в области военного искусства. Известный технический прогресс наблюдался лишь в начальную эпоху развития рабской промышленности в Греции. Период VII-VI вв. в области развития железной техники был ознаменован, например в металлическом производстве, целым рядом технических изобретений. Именно к этому периоду относится усовершенствование отдельных инструментов – мехов, клещей и пр., изобретение спайки или, как думает Пернис, сварки железа, приписываемое Главку из Хиоса; к этому же времени относится изобретение нового способа литья (по мнению Клуге – полого) бронзовых и медных изделий, приписываемое самосцам Ройку и Феодору. В области керамического производства VI век в Афинах ознаменован возникновением чернофигурного стиля, выдвинувшего аттическую керамику на первое место среди других керамических центров; возникают новые формы глиняных сосудов – таких, как гидрии и амфоры, улучшаются и разнообразятся формы, известные раньше. Не меньший прогресс мы видим и в судостроении и в городских общественных работах, достигающих в этот период значительных размеров: строятся гавани, растет количество верфей, прокладываются дороги, города обносятся новыми укреплениями, усиленно развивается храмовое строительство и т.д. Этот прогресс в промышленности, тесно связанный с утверждением рабовладельческой системы производства, затем замедляется, и период расцвета афинского общества не связан с какими-нибудь крупными техническими усовершенствованиями.

Носителями технического прогресса VII-VI вв. были граждане и метеки, свободное население, еще не отягощенное бременем разорительных повинностей и не истощенное конкуренцией рабского труда. Полное развитие рабовладельческого хозяйства в Греции характеризуется как раз отсутствием таких ярко выраженных технических сдвигов, а изобретения эллинистического периода совершаются не в рамках медленно деградирующей Греции, а в условиях развития производительных сил Востока и Запада.

Новый период технического прогресса открывается эпохой эллинизма, отмеченной изобретениями Архимеда, пожарным насосом Ктесибия, новыми подъемными приспособлениями, сознательным применением геометрических знаний к землемерным и гидравлическим работам и наконец применением водяной мельницы. В основе всех этих технических усовершенствований лежали приемы, издавна применявшиеся на древнем Востоке.

Надо подчеркнуть, что развитие техники в пределах античной формации имело определенную границу, за которую не могло переступить производство, основанное на системе непосредственного господства, подчинения и эксплуатации несвободной рабочей силы. Эта предельность возможного технического развития предопределялась самыми условиями рабского труда. Несвободный подневольный труд, как это констатирует Маркс и как это не раз отмечали и античные писатели, сам по себе исключал всякую возможность технического прогресса. Вряд ли можно говорить о постоянно прогрессирующем развитии индивидуальных навыков рабов в рудниках Лавриона или в рабских мастерских – навыков, закрепляемых кнутом надсмотрщика. Подлинно прогрессивным фактором мог быть труд только свободных ремесленников или же рабов, живущих отдельно от своих владельцев и непосредственно заинтересованных в улучшении своего материального благосостояния. Именно здесь только могли закрепляться индивидуальные навыки, частично переданные затем средневековью. Труд же основной массы рабов, доходя до предельной грани технического развития, превращался из прогрессивного фактора в регрессивный, становясь невыгодным и неокупающимся. Но об этом речь впереди. В условиях античного способа производства при ведущей форме рабовладельческого хозяйства ремесленник не мог развиваться в качестве свободного товаропроизводителя. Раб не имел этой возможности в силу своего несвободного положения, а свободный – в силу конкуренции с рабами, которые удешевляли его труд, делая его неокупаемым, и отбрасывали его в конце концов в ряды античного люмпен-пролетариата.

Некоторые из исследователей пытаются полемизировать относительно этого положения о силе рабской конкуренции, выставляя в качестве основного и единственного довода то, что раб и свободный в античности оплачивались одинаково. Но этот довод отнюдь не является убедительным, так как свободные именно потому и оплачивались наравне с рабами, что оплата рабов определяла собой оплату труда свободных, а не наоборот. Удешевление труда рабов влекла за собой удешевление труда свободных.

В конце Vв., судя по по афинским надписям, обычная плата всех категорий рабочих, от архитектора до ремесленника, на постройках Эрехтейона равнялась 1 драхме в день. Из этого однако трудно сделать вывод, что одинаковая оплата указывает на одинаковую продуктивность труда всех этих категорий. Одинаковая система оценки всех категорий рабочих является результатом влияния расценки рабской силы, при приобретении которой подрядчик платит рабовладельцу одинаковую цену за нанимаемых у него рабов различных профессий; кроме того это – следствие слабой дифференциации самого процесса работы, при которой нельзя было с достаточной точностью отделить сложную работу от простой. На это же указывает устойчивость тарификации в Дельфах, Афинах и на Родосе в различные эпохи. Так, в IV в. содержание раба повышается до 1 драхмы и 3 оболов. В III в. тарификация несколько разнообразится: квалифицированные рабочие получают на Делосе 2 драхмы в день, рабы – 2 обола, храмовые рабочие – 3 обола; но, поскольку к содержанию рабов прибавляют получаемую от государства одежду и жилище, разница между оплатой рабского и свободного труда сводится к минимуму.

Спрос на рабочие руки легко заполняется наличием рабской силы и незанятых ремесленников, причем и спрос и предложение в рамках античного общества никогда не достигают очень высоких размеров. Исходным пунктом установленной тарификации служит оплата издержек на содержание одного взрослого человека. Самый принцип, как мы видим, был как раз характерен для расценки содержания раба, и государственное рабовладение полностью проводило в жизнь эту систему оплаты своих рабов.

Чтобы закончить обзор положения и условий работы ремесленников, необходимо отметить еще некоторые особенности греческой промышленности.

Говоря о мастерских отца Демосфена, мы упомянули о том, что в числе его имущества находилось и сырье, оцененное в 150 мин. Отец Демосфена владел строевым лесом, слоновой костью, железом и медью. Отсюда следует, что отец Демосфена сам снабжал свои мастерские (оружейную и кроватную) необходимым сырьем. Но это однако было отнюдь не обязательным. Очень часто ремесленники получают материал непосредственно от заказчика, особенно же это практиковалось на общественных работах, предпринимаемых государством. Для сложных или художественных работ доставляло материалы непосредственно государство, как например золото и слоновую кость – для статуй Фидия, медь, олово и топливо – для отливки, дерево – для помоста.

В отдельных случаях государство сдает доставку материала откупщикам, точно оговаривая это в договоре, привлекая иногда к работе по доставке материалов не одного, а нескольких откупщиков. Поэтому на общественных работах, как правило, и раб, и метек, и фет продавали только свою рабочую силу, а не свои изделия.

Мастерская также наряду с изготовлением изделий из своего сырья охотно принимала заказы с материалом заказчика или производила ремонт приносимых им вещей.

Работа в мастерских производилась на виду у всех и очень часто свободные афиняне, философы, просто любопытные и «золотая афинская молодежь» проводили время в этих мастерских, болтая друг с другом, заводя философские дискуссии, передавая последние городские сплетни и наблюдая за происходящей работой. Открытые двери мастерских никогда не закрывались перед посторонними посетителями, и античные мастерские до известной степени играли роль современных нам клубов или кафе. Каждое производство имело свои песни, некоторые из них дошли до нашего времени, о других мы знаем только по упоминаниям древних.

Надписи аттических ваз знакомят нас с языком широкого трудового населения. Кречмер, написавший специальное исследование об языке греческих надписей на вазах, справедливо отмечает, что эти надписи имеют такое же значение для изучения языка низших и малообразованных классов, как папирусы для изучения эллинистического языка.

Язык сельского и городского населения представляет существенные различия, и это легко понять, если мы вспомним, что городское ремесленное население представляло пеструю смесь греческих и негреческих наречий. Преобладание метеков и рабов оказывало свое воздействие и на язык ремесленников-афинян, терявший «чистоту» греческой литературной речи.

Таким образом афинское население оказывалось включенным в неафинское, окружавшее его сомкнутым строем. Только учитывая эту пестроту языков, одежд, диалектов и обычаев, можно, хотя бы отдаленно, представить себе реальную, живую и деятельную толпу, заполнившую ремесленные районы и шумевшую на торговых площадях.

В Афинах в этот период работали самые разнообразные мастерские, но почти исключительно на удовлетворение бытовых потребностей общества. Поэтому-то Аристотель и впал в столь свойственную античному обществу иллюзию, рассматривая рабов как подмастерьев в сфере потребления. При отсутствии машинной техники производство средств производства не играло сколько-нибудь значительной роли, и весь смысл работы заключался в производстве средств потребления. Как мы увидим ниже, это целиком относится не только к керамической и текстильной, но и к металлургической промышленности.

Однако нужно особо выделить производство оружия и затраты на сооружение военного флота, игравшие в античной промышленности выдающуюся роль. При том значении, какое имела внешняя торговля, каждый соседний город, каждый сколько-нибудь значительный торговый и промышленный центр был враждебно настроен к своему соседу. Отсюда в античном производстве налицо некоторая гипертрофия военной техники и производства для военных нужд, которыми иногда, по свидетельству древних, занимались целые города, представляя собой как бы единую военную мастерскую.

Промышленность в Греции никогда не занимала того исключительного места в хозяйственной системе государства, какое она занимает теперь, и это объясняется не только ее скромными размерами. но и ее потребительским характером. Залогом процветания греческих городов-государств была политическая сила данного государства. Экономический расцвет Афин V-IV вв. был основан на взносах союзников, регулярно пополняющих государственную казну, на транзитной торговле, мощным центром которой в этот период являлся Пирей, на эксплуатации лаврионских серебряных рудников, на торговой экспансии в колониальной области, особенно в Причерноморье, и лишь в последнюю очередь – на развитии промышленности, игравшей роль главным образом в экспорте керамики, масла и вина, а также текстильных и металлических изделий.

Гибельный для Афин исход Пелопоннесской войны, кончившейся разгромом первого афинского морского союза и уничтожением афинского флота, прекратил приток союзных взносов в Афины. Быстрым результатом этого было расстройство государственных финансов и разорение частных лиц. Новый удар нанесен был македонским завоеванием, после чего наступает резкий отлив капиталов в другие города, оказавшиеся в центре новых торговых путей, и кризис Афин приобретает затяжной характер.

Так мы обрисовали внешний характер этого кризиса, к которому привели однако и глубоко внутренние причины, лежащие в основе рабовладельческих и хозяйственных отношений.

Афины никогда, даже в эпоху своего расцвета, не были только промышленным центром. Наряду с промышленностью сохранилось в качестве важной отрасли аттического хозяйства и земледелие, и очень большую роль играли торговые операции, успех которых в силу транзитного характера торговли не всегда зависел от мощности промышленной продукции Афин.

Однако, как это уже отмечалось, промышленная продукция также играла свою роль в оживлении афинской торговли; она экспортировалась в колонии и часто изготовлялась специально на «колониальный вкус».

Наиболее значительными отраслями промышленности, работающими также и на экспорт, были металлическое, керамическое и текстильное производства, составившие славу афинских мастеров.

К рассмотрению этих основных производств в отдельности мы и перейдем, присоединив к этому еще и строительное производство, занимавшее важное место в каждом греческом городе-государстве.

Говоря об Афинах, мы не ставим, однако, Афины в какое-нибудь особое положение по сравнению с другими греческими торгово-промышленными центрами; за основу взяты Афины как наиболее типичный и наиболее ярко выраженный пример античного рабовладельческого полиса.

Одной из наиболее важных отраслей греческой промышленности являлась добыча и обработка металлов. Она началась еще в крито-микенский период. Раскопки показывают, что в некоторых местах она восходила к концу неолита. Мифы об идейских дактилях и тельхинах на Крите, о фиванских кабирах и т.д. указывают на большую древность металлургии; может быть, эти мифы сохранили воспоминания о производственных металлургических коллективах, когда производство находилось еще в руках не индивидуальных производителей, но всей общины.

Греция никогда не была особенно богата металлами, но все же повидимому все основные металлы в большем или меньшем количестве здесь встречались. Наиболее известные в древности медные рудники находились на Крите, на Эвбее, в окрестностях г. Халкиды (от «халкос» – медь; ко времени Страбона эти рудники были уже исчерпаны) и на Кипре. Долгое время думали, что олово, необходимое для сплава бронзы, импортировалось в Грецию с берегов современной Великобритании и Испании. Но раскопки Дэвиса обнаружили добычу олова в окрестностях Дельф, где, по его мнению, оно добывалось, хотя, может быть, и в незначительных количествах, вплоть до византийского периода. Железо добывалось в Лаконике, на многих островах Эгейского моря и на побережье Черного моря (Халибы). Серебро встречалось реже; кроме Аттики оно добывалось на Кипре, Сифносе и в Пангее. Еще реже встречалось золото. Хотя гробницы крито-микенского общества изобиловали золотом, но золотых месторождений в Греции очень мало. Существует гипотеза, что большая часть золота, найденного в этих гробницах, была не местного происхождения, а привозного, может быть, малоазийского. В самой Греции в VI в. до н.э. были известны золотые рудники Сифноса. Обследование острова Сифноса устанавливает, что в конце VI в. большая часть этих рудников была затоплена. В V в. наибольшей известностью пользовались рудники Фасоса и пангейские рудники фракийского побережья, частью принадлежащие фасосцам. За обладание этими рудниками уже с начала V в. начинается упорная борьба. По мнению Пердризе, уже Мильтиад был увлечен идеей захвата рудников сначала Фасоса, а затем Пангея. Борьба за пангейские рудники между Фасосом и Афинами, в которую затем вмешивается и Олинф, проходит красной нитью через весь V век и в IV в. заканчивается победой Филиппа. На недостаток золота в Греции прежде всего указывает монетная система, ведущая основной счет в серебре (в Спарте довольно долго удерживалась железная монета). Сохранилось известие о том, что Гиерон Сиракузский, нуждаясь в золоте, послал вестников за золотом в Грецию, и те после долгих поисков нашли его только в Коринфе у Архителя, причем последний сам собирал его в течение долгого времени.

Нужно думать, что открытие месторождения того или иного металла чаще всего было случаем – нахождением этого металла на поверхности. Страбон рассказывает о фракийских пахарях, находивших при вспашке крупинки золота; однако, железную руду, может быть, определяли не только по находкам на поверхности, но и по цвету земли. Для серебра иногда делались пробные вырубки или колодцы, но эти работы были всегда сопряжены с риском ничего не найти и потому имели место не так часто.

Разработки велись очень простыми орудиями; основных орудий было четыре: молот, клин, кайло и лопата. Наряду с этими железными орудиями, может быть, употреблялись и деревянные клинья и молоты. Для добычи руды в земле прорубались штольни или галлереи, очень низкие (не выше 1 м, иногда и ниже), причем прорубка штолен такими примитивными орудиями была очень трудна. При суточном рабочем дне можно было продвинуться в течение месяца всего на 10 м. Наряду со штольнями в V в. начинают вырубаться и шахты, обеспечивающие большую глубину и выясняющие характер залегания руды. Наибольшая глубина шахт достигала 119 м. Подобных шахт сейчас открыто до 2 тыс. Выемка руды производилась вручную путем выламывания рудных жил, иногда же путем нагревания породы, охлаждавшейся затем струей воды. В последнем случае добыча руды облегчалась вследствие образования трещин. В этих низких и узких штольнях, в которых нельзя было выпрямиться, при тусклом свете маленьких глиняных светильников, в спертом воздухе (вентиляция чаще всего была естественной, так как прорубка вентиляционных каналов требовала рабочей силы и времени, не принося выгод), на большой глубине под землей круглыми сутками в совершенно невыносимых условиях работала армия рабов. Диодор Сицилийский, описывая испанские рудники, специально останавливается на положении рабов, занятых добычей серебра: «Те люди, которые занимаются работой в рудниках и которые приносят своим господам невероятные по своим размерам доходы, изнывают от своей работы в подземных шахтах и денно и нощно, и многие из них умирают от чрезмерного труда. Нет у них ни освобождения от работы, ни перерыва в ней. Надсмотрщики бьют их и заставляют переносить весь ужас их бедственного положения, доводя их до смерти. Впрочем наиболее крепкие физически и выносливые в течение долгого времени выдерживают свой тяжелый труд, хотя смерть и является для них предпочтительнее, чем жизнь при таких ужасных условиях» (V, 35-38).

Эксплуатация рабов (а в рудниках работали исключительно рабы и незначительный по сравнению с общей массой рабов процент преступников) в рудниках шла по линии выколачивания из них абсолютной прибавочной стоимости путем прямого принуждения – непомерным удлинением рабочего дня и отсутствием регулярного отдыха. У рабов в рудниках, по свидетельству Ксенофонта, было не больше 5 свободных дней в году.

Примитивная техника до известной степени окупалась физической силой и выносливостью раба. Аристотель очень четко формулирует этот взгляд античных греков на рабов как на орудие производства, говоря, что за отсутствием инструментов, работающих сами по себе, их заменяли рабы.

Весь процесс работы шел вручную. Вручную – глиняными сосудами или мехами – вычерпывалась в случае надобности из рудников вода, вручную – корзинами или мешками – руда вытаскивалась из недр штолен на поверхность. В испанских рудниках откалывались иногда очень большие куски, и рабы круглые сутки выносили их и в темноте передавали друг другу. Для переноски руды часто были приспособлены специальные рабы-носильщики. Они пробирались, согнувшись, в штольнях и затем по каменным уступам, заменявшим лестницу, взбирались со своей ношей наверх. Им приходилось иногда взбираться с очень большой глубины (100 м). Может быть, иногда применялись также очень примитивные подъемные приспособления.

Доставленная наверх руда дробилась в ступах и ручных мельницах, затем промывалась в особых резервуарах и наконец после предварительного обжига направлялись в плавильные печи. Плавильные и купеляционные печи, недорого стоившие, уже достигали значительных эффектов. В Лаврионе серебро добывалось из свинцового блеска в процессе плавления и купеляции; так же здесь устранялись и другие примеси. Печи, вероятно, были небольшие, но о них мы ничего точно сказать не можем, так как они до нас не дошли; топливный лес, рано вырубленный в Лаврионе, приходилось доставлять из других областей. Расплавленное серебро отливалось в слитки и могло затем экспортироваться.

Владельцем Лаврионских рудников было государство. Возможно, что часть рудников оно эксплуатировало непосредственно от своего имени, а часть сдавало арендаторам на откуп. К аренде Лаврионских рудников, как правило, допускались только граждане и в исключительных случаях метеки, получившие исотелию, т.е. уравнение в правах с гражданином. Аренда сдавалась государством обычно на краткий срок: рудники на ходу – на 3 года, а еще не эксплуатированные жилы, требовавшие разведки и устройства системы шахт и штолен, по всей вероятности, – на 10 лет. Около 20 тыс. рабов, работающих на Лаврионских рудниках, были распылены в шахтах не одного, но многих арендаторов. Государство сдавало на откуп рудники только небольшими участками, и при расширении дела арендаторы должны были откупать от государства ряд таких мелких участков. Арендаторы платили, как кажется, особо за аренду плюс 1/24 валового дохода. Наряду с крупными арендаторами, как метек-фракиец Сосий, нанявший для работы в рудниках у Никия Никерата 1 тыс. рабов по оболу за человека в день, были и мелкие, имевшие едва ли больше 15 или 20 рабов. Обычной цифрой для арендаторов средней руки можно считать около 100 рабов, занятых и под землей, и на промывке, и в плавильне. Сосуществование бок о бок многочисленных и крупных и мелких арендаторов, краткость арендных сроков создавали сильный ажиотаж, конкуренцию и зависть менее удачливых арендаторов к более удачливым. В результате – в целях скорейшей наживы, в лихорадочных поисках более богатых месторождений, в нежелании оставить что-либо следующим арендаторам – эксплуатация рабов принимала самые жесткие и уродливые формы. Отказывались от широких штолен и от каких бы то ни было технических приспособлений (даже от примитивных воротов у устьев шахты для поднятия грузов), применяли при разноске чаще ручную силу рабов, которая обходилась дешевле тягловой силы животных. Раб, нанимавшийся арендатором у рабовладельцев за обол в день, при огромных доходах от рудников был очень выгоден. Его можно было использовать с небольшим перерывом на сон почти круглые сутки; правда, этим вызывались большая смертность рабов и быстрое физическое их истощение, но такое хищническое расходование рабской силы вполне окупалось. Античные писатели рассказывают нам о ряде рабовладельцев, в короткий срок разбогатевших от эксплуатации рудников. Таков, например, Эпикрат у Гиперида, быстро составивший состояние в 200 талантов, и др. Обогащались в свою очередь и рабовладельцы, промышлявшие сдачей рабов в аренду. Кроме Никия, сдававшего в наем 1 тыс. рабов, Ксенофонт называет Гиппоника (600 рабов) и Филемонида (300). Были и более мелкие поставщики рабов, вплоть до Диоклейда, сдававшего в наем своего единственного раба. Доход с рудников был настолько значителен, что Ксенофонт рекомендует государству для поправления расстроенных финансов вести обработку рудников государственными рабами, вычисляя, что от доходов с 1 200 рабов в течение 5-6 лет у государства оказалось бы менее 6 тыс. рабов, приносящих в год чистой прибыли 60 талантов. Вполне понятно, что очень рано в рудниках началось революционное брожение, принимавшее форму или массового бегства рабов, как при занятии спартанцами Декелеи (413 г.), или открытого восстания 103 г., когда рабы захватили рудники и долгое время терроризировали аттических рабовладельцев. Кандалы, клейма и бич надсмотрщика поэтому с ранних пор были введены в практику организации труда в Лаврионских рудниках, как, впрочем, и в остальных рудниках античного общества.

Таков был в кратких чертах процесс добывания металлов. Сырье, поступавшее с рудников в ремесленные центры, могло продаваться арендаторами или на рынках, или иногда тут же на месте купцам.

В мастерской обработка металла производилась вручную очень примитивными средствами, о которых уже говорилось выше. Литейное и кузнечное дело повидимому не были диференцированы одно от другого и производилось теми же рабочими. При обработке меди, бронзы и других цветных металлов сначала выковывались металлические листы разной толщины, из которых затем изготовлялись требуемые изделия; для более мелких предметов обрабатывались куски металла. Но наряду с этим вскоре стало применяться и литье. Для формовки литых изделий употреблялся станок, конструкция которого нам неизвестна. Его изобретение приписывалось Феодору Самосскому.

Железо в основном употреблялось на изготовление оружия и орудий труда. Кроме того важной отраслью металлического производства являлось монетное дело. Цветные металлы шли на утварь и украшения. Нам известна металлическая посуда, серебряные и золотые кубки, не говоря уже о браслетах, кольцах, одеждах, затканных золотом, золотых венках и пр.

Общественное разделение труда к этому времени было уже довольно развито: у античных авторов мы находим упоминания о ножовщиках, оружейниках, изготовителях шлемов, мечей, панцырей, щитов, копий, стрел, серпов, замков, золотых и серебряных изделий и даже об изготовителях гвоздей.

Отдельные, и особенно художественные, ремесла достигали значительного развития. Сделанные из золота и слоновой кости статуи Фидия, например, указывают на высокое развитие мастерства золотых дел. В семьях состоятельных граждан было много золотых венков, различных туалетных принадлежностей из драгоценных металлов, серебряной посуды и кубков, что заставляет с несомненностью предполагать, что большая часть этих художественных изделий производилась непосредственно в Афинах. Отдельные виды афинской драгоценной посуды (например тяжелые фереклейские кубки) пользовались известностью далеко за пределами Аттики. Мы знаем о мастере золотых дел – владельце золотоплавильной мастерской на афинской агоре, который изготовил по заказу оратора Демосфена золотой венок и затканный золотом гиматий. Лисий рассказывает в свою очередь о том, что он отдал в починку бронзовую подставку сосуда, украшенную масками сатиров, в мастерскую, изготовлявшую сосуды аналогичной формы. Мастерская щитов банкира Пасиона была, очевидно, значительной, так как он пожертвовал государству изготовленные в ней 100 щитов; у Кефала, отца Лисия, была мастерская щитов в Пирее приблизительно со 120 рабами. Отец Софокла имел оружейную рабскую мастерскую. У отца Демосфена была мастерская ножей с 32-33 рабами.

Мы видим. что здесь, так же как и при добыче металлов, основным трудом являлся труд рабов, собранных в особые помещения, которые назывались «рабочими домами».

Доходы от таких мастерских были довольно значительны. Пасион, например, сдает в аренду своему вольноотпущеннику Формиону мастерскую щитов за 1 талант, причем эта мастерская приносила чистого дохода 100 мин. Мастерская ножей приносила отцу Демосфена чистого дохода 30 мин. Мы не знаем условий рабского труда в мастерских, но если он и был менее суров, чем в рудниках. то все же произвол, наказания и сильно удлиненный рабочий день применялись в полной мере и здесь.

Керамическое производство – вторая очень важная отрасль афинской промышленности. В поэмах Гомера производство посуды настолько развито, что термин «керамос» обозначает всякий, уже не обязательно глиняный, сосуд. Медленно вращающийся гончарный круг был известен уже в период сложения домашней общины в архаической формации. Существует много типов художественной керамики, изучение которой составляет специальную область истории искусства. В отношении последней здесь мы можем ограничиться лишь самой общей характеристикой художественных стилей. Скажем лишь, что художественная керамика процветала уже в полной мере в крито-микенский период. Собственно греческий период в европейской части Греции ознаменован в керамике появлением геометрического стиля, главным центром которого была Арголида с двумя геометрическими стилями: протокоринфским геометрическим стилем на севере и аргосском на юге. Особого расцвета он достиг, однако, в Аттике в образцах аттического геометрического, так называемого «дипилонского», стиля (названного по месту первых находок у двойных ворот, по-гречески «дипилон», в Аттике), почему многие ученые склонны вообще считать Аттику родиной этого стиля. Геометрический стиль получил свое название по характеру росписи, состоящей из простых геометрических фигур в различных комбинациях: ряды точек, прямые линии, зигзаги, звездочки, треугольники, круги, меандровые линии и пр. Фигуры животных и людей здесь также подчинены принципу геометризации. Сосуды этого стиля по времени идут непосредственно за микенской керамикой, от которой они наследуют высокое мастерство и технику гончарного производства; однако, в манере и способе орнаментации между ними такой глубокий разрыв, что многие ученые обосновывали этим различием гипотезу переселения северных племен. Наряду с этим возникла гипотеза, оспариваемая теперь рядом ученых, о «национальном» греческом, «сельском», «крестьянском», стиле, который никогда не исчезал совершенно, но был лишь оттеснен на второй план наносным «чужеземным» микенским стилем, и после падения микенской культуры вновь началось его оживление, приведшее к высокому художественному расцвету. К этому построению нужно, однако, относиться с большой осторожностью. Памятники не дают нам возможности говорить об эволюционной преемственности между грубыми примитивами домикенской геометрической керамики и высокоразвитой орнаментацией собственно геометрического стиля, несмотря на все их различие, не существует полного разрыва. И после падения микенского стиля мы имеем продолжающееся влияние микенской керамики на геометрическую. С другой стороны, в позднемикенской керамике мы имеем явные следы геометризации. Мы должны учитывать единую линию развития с перерывом постепенности, и этот перерыв постепенности, с нашей точки зрения, в керамике наглядно иллюстрируется появлением развитого геометрического стиля.

Мы вплотную подходим к новой гипотезе, пытающейся с большей достоверностью решить проблему перехода крито-микенского общества в греческое. Падение микенской культуры не было результатом чисто внешних потрясений; если для Пелопоннеса факт «дорического» завоевания до сих пор признается большинством ученых. то для Аттики все исследователи единогласно отмечают отсутствие завоевания, а между тем именно Аттике принадлежат наиболее совершенные образцы геометрического стиля. Поэтому есть большие основания связывать и резкий перелом между микенским и геометрическим стилями с крупнейшими внутренними социальными сдвигами, начавшимися на рубеже II и I тысячелетий, а именно с начавшимся процессом становления классового рабовладельческого общества.

Развитие геометрического стиля в основном падает на IX и VIII вв. Не вдаваясь в подробное его описание, мы отметим лишь появление на дипилонских вазах, как впрочем и на сосудах других геометрических стилей, человеческих изображений, неизвестных микенской керамике. На сосудах этого стиля появляются целые сцены со множеством фигур: праздничные и похоронные процессии, вереницы колесниц, морские сражения. Изображения человека и животных весьма условны, но это не столько детская беспомощность, сколько тонкая и сознательная стилизация, разлагающая фигуры живых существ на комбинацию нескольких простых геометрических фигур. Особый интерес проявляется в дипилонской керамике к изображению морских битв. Эти сцены стоят в несомненной связи с развитием судостроения и мореходства, которым сопровождался процесс колонизации. Некоторые ученые связывают эти морские сцены на аттических сосудах с учреждением около половины VIII в. навкрарий.

Как мы уже отмечали, развитый геометрический стиль, охватив европейскую часть Греции, почти совершенно не затронул ее азиатской части. Наиболее значительные находки сосудов этого стиля были обнаружены на Лесбосе, в Лариссе, Милете, на Самосе, но и здесь образцы геометрического стиля, очень незначительные по количеству, качественно стоят гораздо ниже европейских образцов.

VIII-VII века, отмеченные в истории большим колонизационным движением греков на восток и запад, открывают новую страницу в истории греческой керамики. Греция все ближе соприкасается с Востоком и путем колонизационного движения и путем растущего обмена. Восточные изделия начинают находить в Греции все больший сбыт; в Ионии, на Родосе, Кипре и Крите возникают первые опыты подражания и переработки восточных оригиналов. Местные геометрические стили пронизываются восточным влиянием, и взаимопроникновение этих двух стилей создает единое новое целое, известное в науке под названием «ориентализирующего» стиля. Этим названием ученые хотят подчеркнуть момент самостоятельной переработки греками восточных образцов, исключающей простое подражание им. VII век является периодом расцвета этого стиля. Выделяется ряд крупных керамических центров – Коринф, Родос, Навкратис, Самос, Клазомены, Афины и др. Конечно ни формы сосудов, ни характер рисунка и орнамента не были совершенно одинаковы в разных центрах; но повсюду рисунок размещался в поясах, повсюду он выделялся темными фигурами на светлом фоне, повсюду преобладающим мотивом становятся растительный орнамент и изображения реальных и фантастических животных и птиц, вписанных в пояса и следующих друг за другом без внутренней композиционной связи. Все сосуды этого стиля чрезвычайно декоративны. Огромную роль в развитии этого стиля сыграла Иония, отдельные центры которой являлись в этот период передовыми в экономическом отношении. Среди них особенно нужно отметить Милет с его мощной торговой колониальной экспансией, главным образом направленной на Черноморское побережье. Между тем формирование классового общества и на материке шло в свою очередь быстрым темпом.

Раньше других греческих центров на европейском материке выдвинулся Коринф. отчасти благодаря своему исключительно благоприятному географическому положению, но главным образом вследствие внутренних экономических причин, рано заставивших коринфян обратиться к ремеслам и торговле. В этот период коринфская керамика, славившаяся прекрасным качеством глины, находит широкое распространение – от берегов Скифии и до Италии и Сицилии. VII век является периодом блестящего торгового и ремесленного развития Коринфа. Наряду с развитием судостроения в Коринфе процветают и текстильное и металлическое производства и особенно керамика так называемого коринфского «ориентализирующего» или «коврового» стиля с обильным употреблением резьбы. Кроме Коринфа возникает и ряд других керамических центров, из которых необходимо отметить Беотию, Халкиду и Эретрию. Аттика в этот период находится еще под сильным влиянием Коринфа; аттические сосуды этого стиля также расписаны поясами с преобладающим растительным и животным орнаментом. Постепенно в схематические ряды животных или людей, следующих друг за другом, начинает все больше проникать сюжет. В подготовке чернофигурного стиля важную роль сыграло искусство Ионии, в частности Клазомен, откуда дошли до нас кроме ваз и художественно расписанные глиняные саркофаги. В ионийской керамике большую роль играют сюжет и человеческие фигуры, стилизованные в Клазоменах до вычурности и неестественности. Но, несмотря на эту нарочитую вычурность, здесь проявилось хорошее знание мускулатуры и форм человеческого тела. Производство ионийской керамики, падающей на VI в., вытесняется распространением аттической чернофигурной керамики, причем некоторые исследователи предполагают, что в связи с выдвижением Афин и афинской керамики многие ионийские мастера могли переселиться в Аттику и работать в аттических мастерских.

VII-VI века, о значении которых для Аттики мы уже говорили, ознаменовались здесь мощным подъемом афинского керамического производства. Именно Аттика стала родиной чернофигурного стиля, сразу выдвинувшего аттическую керамику на первое место среди других керамических центров. То, к чему приблизились другие центры, здесь приняло четкие формы. В технике керамического производства совершается большой сдвиг: как правило, исчезает облицовка, заполнительный орнамент начинает играть лишь второстепенную роль и вскоре исчезает совсем, исчезают фризы застывших в одной и той же позе животных и людей. Декоративный характер росписи, напоминающей пестрые ковровые ткани, с заполнительным орнаментом и художественной игрой красок исчезает. Ваза теперь служит фоном для фигурных изображений; на сосудах более раннего времени эти изображения вставлены еще в условную рамку. Затем исчезает и рамка, и фигурное изображение свободно размещается на незакрашенном фоне сосуда. На красном естественном фоне аттической глины намечался контур фигуры, покрывающийся затем черным лаком. По этому лаку процарапывались затем детали одежды, орудие, мускулатура и т.д. Прежние бытовые и орнаментальные изображения почти совершенно вытесняются сюжетом мифологического содержания. Неподвижные раньше фигуры оживают. Лица, руки и ноги женщин, окрашенные, как правило, в белый цвет, вносят разнообразие в рисунок, но техника изображений остается по-прежнему силуэтной.

В конце VI в. происходит новый сдвиг в технике художественной росписи.

Некоторые исследователи связывают переход от чернофигурного стиля к краснофигурному с именем афинского мастера Андокида. До нас дошел очень интересный сосуд, связанный с именем этого мастера, одна половина которого расписана при помощи чернофигурной техники, другая – при помощи краснофигурной. Краснофигурная роспись на чаше Андокида по манере рисунка еще очень тесно примыкает к чернофигурной, но тем не менее первый шаг в развитии нового стиля был сделан. Новый стиль отменяет прежнюю силуэтность рисунка, покрывая фон черным лаком и оставляя фигуры незакрашенными на красном фоне глины. На этот светлый фон тончайшими линиями наносится рисунок, передающий теперь множество деталей, недоступных чернофигурной технике. Необходимость ставить каждую фигуру по возможности особняком, избегая слияния нескольких силуэтов в один, теперь отпала. Художник получил возможность на том же пространстве давать гораздо более сложные композиции, заставляя фигуры перекрещиваться, ставя одну фигуру впереди другой и т.д. Рисунки лучших мастеров этого стиля обнаруживают прекрасное знание анатомии человеческого тела, передавая тонкую игру мускулов; с другой стороны, внимание художника все чаще обращается к передаче складок одежды.

Чернофигурный стиль, однако, исчезает не сразу. Некоторые виды сосудов, например панафинейские амфоры, служившие наградой победителю на играх, продолжают оставаться чернофигурными. На передней стороне амфоры изображалась обычно Афина, на обратной – сцена из гимнастических, мусических или конных состязаний. С IV в. на амфорах появляются также имена архонтов, по которым амфоры могут легко датироваться.

Расцвет краснофигурного стиля падает на V-IV вв. В III в. – конец краснофигурного стиля, его вырождение и схематизация. Его исчезновение связано с новым перемещением экономических центров. Наступает эпоха эллинизма, выдвигающая другие центры производства эллинистической керамики.

Необходимо отметить, что в VI в. мы встречаем в Афинах еще одну обособленную от чернофигурного и краснофигурного стилей группу керамики, достигшую наибольшего расцвета в V в., чисто афинского происхождения. Это – белые погребальные лекифы, появление которых связывают с мастерской Никосфена. Сосуды этого стиля покрывались молочно-белой известковой обмазкой. и фигуры обрабатывались или темными силуэтами, или линейными штрихами. Эти сосуды обслуживали специально погребальный культ; на них изображалось, как оплакивают умершего, как его уводит Харон, иногда, как его укладывают братья – сон и смерть; очень часто представлена сцена жертвы у гроба, причем мертвец при этом сидит или у гроба, или на ступенях жертвенника.

Эти контурные рисунки допускали большую индивидуализацию и выразительность изображаемых фигур, чем даже в краснофигурной живописи.

Преобладание мифологических сюжетов в чернофигурной и краснофигурной живописи и сцен погребального ритуала в белых лекифах начиная с VI в., конечно, не могло быть случайным. Период тирании, без сомнения, подчинил своему политическому влиянию искусство, внедрив в него определенную тематику. Религия стала для Писистрата и его сыновей одним из важных средств политического господства. Вспомним постройку большого Гекатомпедона, храма для празднования установленных Писистратом Панафиней; впервые при Писистрате были введены культы Олимпийского Зевса и Пифийского Аполлона; в долине Илиса была начата постройка огромного храма в честь Олимпийского божества, учреждены храм Диониса у подножья Акрополя, храм Деметры в Элевсине. Дифирамбические поэты, находившие раньше покровительство в Коринфе, переселяются теперь в Афины. В Афинах же в этот период из Дионисовых празднеств возникает трагедия; при Гиппархе редактируется гомеровский эпос с политическими поправками, подчеркивающими роль Афин и Писистратидов. Вспомним характерный анекдот о въезде Писистрата в город в сопровождении гетеры, изображающей Афину. Культовые сцены проникают во все области искусства, в том числе и художественная роспись афинских ваз захвачена этим общим движением. Мифология эпоса облекается в художественные формы, мифологическо-культовый момент, насыщенный политическим содержанием самоутверждающегося афинского государства, все больше вытесняет бытовую тематику и становится, наконец, господствующим.

В VI в., в то время как греческие керамические центры Ионии и Коринфа деградируют, керамическое производство в Афинах развивается с необычайным подъемом, далеко опережая в своем развитии другие греческие города-государства, подпадающие теперь под аттическое влияние. Существование дема «горшечников», название «керамик», данное городской ремесленной части Афин, указывает на то, что изготовление художественной и простой посуды играло большую роль в системе афинского хозяйства. Уже в VI в. в Афинах существовали большие рабские керамические мастерские. На их существование определенно указывает тройная сигнатура на отдельных вазах: владельца мастерской, гончара и художника, в иных случаях – только владельца и художника.

И чернофигурный и краснофигурный стили выдвигают своих крупных художников, разрисовывающих вазы. Создание крупных мастерских, очевидно, произошло во второй половине VI в. Уже в это время политика Писитрата, благоприятствовавшая ремеслу, дала свои результаты: многие иноземцы обосновались в Афинах на постоянное жительство. Труд метеков и труд рабов находил широкое применение в керамическом производстве.

Мы встречаем среди имен афинских гончаров второй половины VI в. немало негреческих имен. как например Амасис, Колх, Талейд и др., указывающих на их иноземное происхождение. С другой стороны, сигнатуры (подписи на вазах) типа «разрисовал лидиец», «разрисовал скиф» свидетельствуют, повидимому, о художниках-рабах. Существует предположение, что известный художник-керамист V в. Эпиктет был также рабом. Другой знаменитый живописец – Дурис, повидимому, принадлежал к сословию метеков.

Мы можем довольно точно проследить процесс работы в керамических мастерских, благодаря многочисленным дошедшим до нас на вазах изображениям отдельных операций. Среди них стоит особо отметить, повидимому, изображение добычи глины на коринфской дощечке («пинаке») VI в., а также две сценки из быта керамической мастерской. Первая из них, изображенная на чернофигурной гидрии, подробно показывает все главные стадии работы; рассмотрим ее слева направо: крайняя левая группа занята осмотром готовой амфоры; вторая соседняя группа формует вазу на гончарном кругу, вращающемся ручным способом. Направо от них юноша уносит только что сформованную вазу. У колонны с палкой в руке стоит одетый старик-хозяин или надсмотрщик, наблюдающий за работой. Перед ним раб на плечах тащит тяжелый груз древесного угля; другой раб топит печь. Вверху на гончарной печи помещена маска сатира, имевшая некогда магическое значение – защиту от злых духов и дурного глаза – и сохранившаяся теперь как рудимент.

Другая любопытная сцена изображена на чернофигурном беотийском скифосе. Хозяин мастерской сидит, держа в одной руке килик и замахнувшись другой на раба, убегающего с тремя скифосами в руке. Другой раб осматривает скифос, который он только что покрыл лаком; около него стоит горшок с лаком и кистью. Он не обращает никакого внимания на разыгрывающуюся за ним, очевидно, очень обычную, сцену: там мужчина, может быть, также раб, бьет плетью раба, подвешенного за ногу и руку к потолку. Эта бытовая сценка как нельзя лучше воспроизводит перед нами рабочую обстановку в керамической мастерской с побоями и истязаниями рабов, не угодивших хозяину.

Между отдельными мастерскими и их владельцами существовала ожесточенная конкуренция. Сбитые в один район афинские гончары, работая в буквальном смысле бок о бок, прекрасно знали друг друга в лицо и часто прибегали ко всевозможным уловкам, чтобы посрамить продукцию соседа и прославить свои изделия. Так например, до нас дошла забавная надпись на одном сосуде: «Вазу сделал Эвтимид, как никогда бы не смог Эвфроний». Эта своеобразная реклама своей продукции, придуманная для посрамления конкурента, предназначалась, вероятно, для воздействия на общественное мнение афинских потребителей.

Все эти факты с несомненностью свидетельствуют о том, что здесь, как и в металлическом производстве, ведущей формой хозяйства была рабская мастерская, в которой наряду с безименными гончарами особо выделяются специалисты-художники. В некоторых случаях для работы в мастерскую приглашались и свободные художники – афиняне или метеки. Привлечь известного живописца в свою мастерскую было, конечно, выгодно, и, может быть, потому имена крупных художников (таких, как Эпиктет или Дурис) связываются не с одной, а с несколькими керамическими мастерскими, в которых они попеременно работали.

Керамические изделия производились, главным образом, для нужд личного потребления.

Керамические изделия широко экспортировались из Афин на периферию, и эта отрасль производства играла в общей системе афинской промышленности очень большую роль. Низкая техника самого производственного процесса формовки ваз в условиях индивидуальной работы их изготовителей (будь это свободный – одиночка или раб в мастерской) однако давала возможность выработки высокохудожественных типов керамической посуды. Наряду с этими изделиями, отличающимися не только художественной росписью, но и формой и качеством обработанной глины, производилась и массовая керамика, грубо обработанная, без росписи и облицовки, удовлетворявшая нужды местной бедноты, и строительная керамика, а также сосуды, служившие тарой.

Так называемая «кухонная» керамика является довольно грубо сделанной посудой, употреблявшейся для еды, для приготовления и хранения пищи и т.д. В богатых семьях она употреблялась и в качестве посуды для рабов, а также для изготовления пищи. На стол же подавалась только «парадная», художественная посуда. Бедные семьи обычно пользовались только этой простой, неорнаментированной и дешевой посудой.

Эта керамика обычно изготовлялась только для местного употребления, за исключением керамики-тары (амфор и глиняных бочек-пифосов, обслуживающих перевозку и хранение грузов – зерна, масла, вина и пр.). В более поздний – эллинистический – период мы встречаемся с рабскими мастерскими, занятыми исключительно производством амфор. Вероятно, нужно думать, что они могли существовать и в классический период в крупных транзитных и торговых центрах, таких, например, как Коринф или Афины.

Но существовала и еще одна важная отрасль керамического производства, а именно – массовое изготовление строительной керамики, употреблявшейся в качестве черепиц для покрытия зданий. Кроме частных мастерских, занимающихся поставкой этого материала, может быть, были и государственные мастерские. В некоторых случаях, вероятно, могла идти речь о заказах, данных мастерской или несколькими мастерскими по изготовлению черепиц для определенных построек частного или государственного характера. В Афинах в период V и первой половине IV в. при больших размерах строительства нужно предполагать существование немалого количества керамических мастерских, обслуживавших государственные постройки.

В отличие от выше разобранных производств – керамического и металлообрабатывающего, которые почти с самого начала становятся предметом специальных ремесел, – прядение и тканье были очень стойкой и распространенной отраслью домашнего производства. Всем хорошо известна гомеровская Пенелопа, жена Одиссея, днем ткущая за станком в кругу своих рабынь, а ночью распускающая ткань, чтобы отдалить день ненавистной ей свадьбы. Патриархальный семейный характер изготовления домашних тканей, как уже отмечалось, резко изменился в молодых рабовладельческих обществах. Рядом с женщинами появляются и ткачи-мужчины. Однако женский труд в этом производстве оставался преобладающим, хотя и не единственным. Тканьем и прядением занимаются как женщины бедных семей, работающие по мере сил, чтобы вынести на рынок кусок ткани или даже клубок ниток, так и богатые хозяйки гинекеев, окруженные дочерьми и рабынями, для которых прядение и тканье являются скорее времяпрепровождением, чем настоящим трудом. Женщина, по словам Платона, является госпожой челнока и прялки. Часто прялку клали умершей женщине в гроб, как меч и стрелы – воину.

В первую очередь это домашнее производство обслуживает нужды своей семьи, и только излишек выносится на рынок. Через руки женщин-ткачих и прях проходил весь процесс производства – от выщипывания овец до готового платья; только окраска ткани или ниток составляла особый процесс, который обычно производили мужчины. Разведение овец было широко распространено, но в Греции наиболее славились прекрасной шерстью афинские и милетские овцы. Поликрат Самосский, покровительствуя в числе других ремесел и текстильному, специально закупил для Самоса овец из этих городов. На развитие текстильного производства в Греции с раннего времени оказывали большое влияние страны Востока – Персия, Вавилония и Египет, продукция которых – пестрые ковры, льняные и шерстяные ткани, иногда богато расшитые золотом, – были известны грекам очень давно. Посредническими центрами в этом обмене были ионийские города. По мнению ряда ученых, декоративные и пестрые рисунки ковров, в которых постоянно воспроизводились фигуры животных и растений, оказали также большой влияние на керамику ориентализирующего стиля, о котором уже говорилось.

Из обрабатываемого сырья у греков наиболее важное значение имела шерсть. Льняные и бумажные ткани были менее распространены, по крайней мере в ранний период. Однако начиная с VI в. в Аттике уже входит в употребление наряду с прежними шерстяными одеждами и льняные женские туники. Шелк появляется только в позднее время, и употребление его ограничено.

С развитием городской жизни и обмена домашнее производство становится недостаточным. Помимо мелких свободных ремесленников, работающих на рынок, по выражению одного поэта, «чтобы не умереть с голоду», появляются все в большем количестве ремесленные мастерские, объединяющие рабов и рабынь. Афинские надписи знакомят нас с большим количеством вольноотпущенников, занятых тканьем и прядением. Иногда и свободные граждане добывали средства существования ткачеством. Таково было хозяйство Аристарха, по совету Сократа занявшего тканьем и прядением наехавших к нему из Пирея бедных родственниц. Отдельные рабыни и рабы, занимавшиеся ткачеством, образовали одну из доходных отраслей домашнего хозяйства. В других рабовладельческих семьях мы встречаем рабов-специалистов по изготовлению дорогих пестрых тканей и рабынь, работающих исключительно на рынок. Но должны были существовать и рабские мастерские. Вероятнее всего, что главным образом именно они создали славу Афинам изготовлением мужских плащей. Мегары, Коринф и Эгина славились в свою очередь одеждой для бедноты и рабов; Паллена – плащами; Милет, Кипр и Хиос – дорогими ткаными одеждами и коврами; Сиракузы – многоцветными тканями из сицилийской шерсти.

С развитием средиземноморской торговли удобство транспортирования окрашенной готовой шерсти и льна создавало возможность обрабатывать их не обязательно в месте наличия сырья. Кроме шерсти и льна упоминаются ткани из бисса, производство которых процветало в Патрах, где количество женщин, занятых этим ремеслом, в два раза превышало количество мужчин.

Кроме мастерских, занятых собственно тканьем и прядением, в Афинах существовали и сукновальные мастерские, работа в которых была преимущественно делом мужчин.

С количественным ростом рабов и люмпенпролетаризацией бедных слоев афинского гражданства увеличивалось количество рабских мастерских, так как покупать готовые и недорогие ткани или одежду было выгоднее, чем разводить овец или покупать шерсть, чтобы одеть всех своих рабов и обслужить семейные потребности домашними средствами. В IV и III вв. с распространением роскоши, с одной стороны, и резким обеднением широких слоев афинского населения, с другой, рабские текстильные мастерские, как и мастерские других отраслей промышленности, становятся ведущей формой хозяйства. Они производят художественные ткани, требующие определенной специализации, и дешевые ткани, назначенные для массового потребления. Наряду с ними, однако, продолжают все время существовать и домашнее производство и одиночки-ремесленники из числа свободных афинян или метеков.

Необходимо остановиться еще на строительных работах, которые распадаются на два главных отдела: возведение зданий, укреплений и пр, и постройка кораблей.

Постройка храмов, общественных зданий и оборонительных сооружений вводит нас в область общинно-государственной собственности, так как юридически собственником всех этих зданий, стен и военного флота являлся демос. Новая постройка или значительный ремонт декретируется демосом, который и утверждает специальную комиссию для наблюдения за ходом работ. От этих общественных построек необходимо отличать постройку частных домов, производящуюся на средства их владельца, и постройку частных храмов, принадлежащих религиозным братствам. Само сооружение общественных зданий сдается государством откупщикам с общественных торгов. В обязанность членов комиссии, называемых эпистатами, входило составление и заключение контрактов с откупщиками. Архитектор, на основании народного постановления, составлял план работы, в который входили как чертежи, рисунки, так, вероятно, и детальное описание намеченной к производству работы. Подряды сдавались не одному, а многим откупщикам, причем каждый из них не мог иметь, как правило, больше двух участков работы; такой откупщик обычно не заботился о строительных материалах. Основными строительными материалами были камень, известняк и мрамор. Ранние постройки были деревянными и известняковыми, мрамор появляется позже, и первые мраморные постройки носят отчетливые следы деревянной техники. Строительные материалы приобретало само государство при посредстве эпистатов, а в отдельных случаях само сдавало другим откупщикам. Нужный для работ камень привозился из каменоломен, иногда государственных, иногда частных. Строительные работы привлекали большое количество и свободного населения, и метеков, и рабов. Особенный расцвет строительства в Афинах падает на V в. и первую половину IV в., т.е. на период наибольшего экономического процветания Афин. Плутарх говорит, что Перикл «предложил народу различные планы больших построек, требовавших для своего возведения продолжительного времени, чтобы ничуть не менее моряков или служивших в гарнизонах, в коннице и пехоте, остающиеся дома имели предлог принимать участие в государственных средствах и получать от этого себе пользу. Где были лес, камень, медь, слоновая кость, золото, черное дерево, кипарис,там были и ремесленники, обрабатывающие и отделывающие это сырье плотники, лепщики, литейщики, каменщики, красильщики, золотых дел мастера и мастера по слоновой кости, живописцы, орнаментщики, граверы, отправители и доставщики всего этого, купцы, матросы и кормчие, тележники, содержатели лошадей, канатные мастера, ткачи, шорники, строители дорог и рудокопы».

Для производства этих строительных работ требовалось большое напряжение со стороны государства. В Дельфах работы по добыче камня были предоставлены пяти каменоломщикам – аргосцу, двум беотийцам и двум коринфянам; для других работ часто обращались за квалифицированной силой в другие города, оплачивая проезд на место работы и обратно. Ни один греческий город, приступая к капитальным постройкам, не мог обойтись только своей рабочей силой и только своими материалами. Наплыв метеков был необходимым условием благополучного окончания работ.

К строительным сооружениям большого масштаба относится постройка укреплений, оборонительных стен («длинные» стены, соединявшие Афины с их гаванью – Фалером и Пиреем, достигали 6-7 км); также сооружаются иногда грандиозные молы (некоторые из них доходили до 700 м длины и 20 м глубины). Эти большие сооружения при низкой технике (орудия труда были самые простые – молотки, бурава, долото, примитивные подъемные сооружения) должны были требовать огромной затраты человеческого труда, повидимому, с широким применением рабов как основной физической силы, хотя прямых указаний по этому поводу у нас нет.

Развитие кораблестроительного дела начинается с очень раннего времени. Повидимому, первым толчком к этому послужило развитие колонизационно – пиратской деятельности, создавшей дальнее мореплавание. Уже в конце VIII в. налицо два основных типа кораблей: военные быстроходные, главным образом весельные, корабли с 50 гребцами и более медленные, преимущественно парусные, торговые суда; в классическую эпоху их тоннаж колеблется от 70 до 90 т. По свидетельству Геродота, фокейцы первые построили у себя такие 50-весельные военные корабли, называвшиеся пентеконтерами. В течение VIII-VII вв. передовым центром корабельного искусства был Коринф, где в VII в. были построены первые в Греции триеры, военные корабли с тремя рядами гребцов. Около 700 г. коринфяне даже принимают заказ от Самоса на постройку четырех триер. В Афинах триеры сооружаются впервые по настоянию Фемистокла для ведения войны с персами, когда было сооружено 100 новых триер.

К началу Пелопоннесской войны Афины владеют уже 300 триерами. После окончания Пелопоннесской войны афинский флот разгромлен, но во вторую половину IV в. у афинян вновь было больше 400 военных кораблей. На постройку военного флота Афины ежегодно тратили большие суммы из государственной казны. Сооружение корабельного корпуса, изготовление снастей, такелажа, парусов, весел и другого оборудования требовали систематического привлечения большого числа работников. Мы знаем о том, что часть государственных рабов была занята на корабельных верфях; мы можем также предположить, что большое количество и частных рабов сдавалось на откуп для работы в гаванях и на верфях, но прямых свидетельств об этом, так же как и о технике сооружения самых гаваней и верфей, у нас нет. Народное собрание играет здесь такую же роль, как и при других общественных работах. Оно выбирает комиссию для заведывания судостроительными работами (так называемых «триеропеев»), состоящую из казначея и надзирателей за верфями. Народное собрание определяет также и число триер и тетрер, предполагающееся к постройке в данном году, и назначает архитекторов. Постройка корпуса сдавалась откупщикам с общественных торгов; это было дело кораблестроителей; оснащение кораблей производилось самим государством.

Гавани и верфи, находившиеся в более раннее время за чертой города, теперь вовлекаются в городскую черту и обрастают собственным населением, состоящим, главным образом, из промышленных и торговых слоев. К середине V в. Афины становятся главным морским центром, далеко опередившим Коринф. Этому морскому господству Афин наряду с основной причиной – созданием первого афинского морского союза – немало способствовало устройство новой мощной гавани Аттики – Пирея. До этого времени афиняне пользовались в качестве гавани песчаной отмелью Фалера, на которую без труда вытаскивались архаические афинские корабли. Бухта Пирея, глубокая и обширная, становится теперь центральной военной и торговой гаванью.

Две другие гавани – Зея и Мунихий – оставались военными гаванями с эллингами для приема кораблей. В IV в. недалеко от Зеи был построен склад для хранения корабельных снастей и такелажа.

Таким образом морские работы – сооружение гаваней, пристаней, верфей и увеличение флота – росли вместе с экономической и политической мощью Афин. С ростом военной афинской военной силы росло число эллингов, и типы военных и грузовых судов становились все более разнообразными. Военные корабли разделялись уже на два класса: 1-й включал в себя такие собственно военные корабли, которые вмещали только строго нормированный экипаж; 2-й класс состоял из судов, предназначенных для перевозки военной силы, особенно гоплитов; затем корабли для перевозки всадников и лошадей, провианта и других материалов. Военные корабли были рассчитаны, главным образом, на гребную силу наемных гребцов, в то время как торговые суда были в основном парусными и требовали незначительного количества гребцов.

После Пелопоннесской войны Афины переживают тяжелый кризис. Укрепления Пирея и «длинные» стены срыты; из великолепного афинского флота афинянам оставлено только 12 кораблей. 30 тиранов продолжают в полной мере политику Спарты в деле морского обессиливания Афин. Эллинги, верфи и другие корабельные постройки продавались за бесценок на слом. «Они продавали, – восклицает Исократ, – эллинги на слом за три таланта, эллинги, на которые государство затратило не менее тысячи талантов» (7, 66). Лисий также напоминает об этом афинским гражданам в речи против Агората: «Еще и стены были срыты, и корабли переданы врагам, и верфи разрушены, и лакедемоняне владели вашим акрополем, и вся сила Афин исчезла, так что ничто не отличало Афины от самого маленького города».

Этот кризис, захвативший и другие области афинской промышленности, здесь сказался особенно резко. И все же до подчинения Греции Филиппу Афины лихорадочно стремятся прежде всего восстановить свой флот, отстроить сданные на слом и превратившиеся в развалины морские постройки, так как военная морская сила Афин в значительной мере обеспечивала процветание и других ремесел и самой торговли.

Торговля и торговый капитал

В истории передовых греческих центров, таких, например, как Коринф или Афины, торговля играла очень существенную роль.

Неравномерный рост греческих городов – государств дает нам возможность проследить более или менее полно торговлю на различных стадиях развития – от натурального обмена производителей до производства на рынок и развитого денежного капитала.

Собрания членов амфиктионий для общих празднеств уже с раннего времени сопровождались и обменом продуктами. В гомеровском гимне Аполлону Делосскому в связи с описанием общеионийского празднества упоминаются груженые богатой кладью ионийские корабли. В крито-микенском обществе в качестве единицы обмена служил крупный рогатый скот. На Крите, в Микенах, на Эвбее и в других местах были найдены металлические слитки в форме высушенной и вытянутой шкуры быка. Таким образом уже в рамках родового общества мы видим дальнейшее развитие этой меновой единицы. Вместо быка, неудобного при обмене на дальние расстояния, появляются слитки в форме шкуры быка, равные ценой одному быку. По мнению некоторых ученых, эти слитки имели хождение также в Аттике в «дотесеевское», а также и «послетесеевское время. С легендарной личностью Тесея предание связывает древнейший аттический чекан монеты с изображением головы быка. Независимо от хронологической правильности этого предания (чеканные деньги возникают лишь в VII в.), в нем отразился процесс развития меновых отношений, связанных с появлением денег: меновая единица микенского периода, «цена за быка», переводится здесь на язык денежного обращения в виде чекана монеты с изображением головы быка.

Старая форма натурального обмена живет, однако, еще очень долго, особенно в отсталых земледельческих областях. Так, лакедемоняне в середине VIII в. покупали дом умершего царя Полидора у его жены за быков; но и в Аттике еще в конце VII в. система штрафов в драконовских законах исчисляется «на быки», так же как это имело место на культовых празднествах в Делосе.

Если в гомеровских поэмах основой богатства служат сокровища, владение пахотной землей и скотом (пастбища находились еще в общем пользовании), то в процессе становления собственно греческого, рабовладельческого, общества в передовых промышленных и торговых центрах картина существенно изменяется.

Богатые погребения микенского периода с золотыми предметами выводятся из употребления и прямо запрещаются законодательствами. Таким образом изъятию драгоценного металла из обращения кладется некоторый предел. Владельцы землей и скотом стремятся теперь к накоплению денег. Натуральное хозяйство под давлением денежного обращения резко изменяется.

Дальнее торговое мореплавание в эпоху Гесиода занимает некоторое место в хозяйственной жизни Беотии, но торговля не является здесь еще профессией, а скорее одним из временных средств поправить свое пошатнувшееся хозяйство и, если возможно, разбогатеть. Крестьянин торгует только в свободное от работы время, а дома он по-прежнему сам делает свой плуг и носит одежду, изготовленную его женой или рабыней.

Сельское хозяйство все еще является основой; торговля служит лишь дополнением к нему, хотя разрушительное действие денежного обмена, ставящее крестьянина в зависимость от благородного соседа, проявляется ужу весьма отчетливо. Если уже поэма Гесиода (и притом в отсталой земледельческой Беотии) изображает картину хозяйственной жизни в чертах, резко отличающих ее от хозяйственной жизни гомеровских родовых общин, то солоновские элегии и элегии мегарского поэта Феогнида показывают дальнейший этап развития общественного неравенства, выражающегося в классовой борьбе богачей и бедняков, этап, на котором деньги, ростовщичество и торговля становятся опорой политической власти меньшинства над большинством.

Непосредственный обмен производителей с потребителями без помощи торговцев в некоторых областях Греции сохраняет впрочем свою силу до позднего времени. Такими областями были, конечно, чисто земледельческие области, которые сохраняли в основном свой земледельческий характер в течение ряда последующих столетий. Это в первую очередь Спарта, затем также Беотия, Фессалия, Фокида, Локрида и др. Но и в этих областях наступление денежной эры обращения сказывалось так сильно, что приходилось прибегать к искусственным мерам – особому законодательству – для сохранения традиционно - земледельческой формы хозяйственной жизни. У локров, например, закон предписывал, чтобы производители лично продавали свои товары, не обращаясь к помощи перекупщиков. В Спарте гражданам закон запрещал заниматься торговлей и ремеслом; громоздкая железная монета, долго поддерживаемая спартанскими законами, затрудняла внешний обмен и препятствовала наплыву в Спарту иноземного торгового населения. Основой жизни оставалось земледелие, непосредственными производителями – зависимые земледельцы – илоты.

Но ряд других греческих общин не имел возможности собственными средствами прокормить свое возраставшее население; в силу малой плодородности земли и недостатка хлеба они рано обратились к регулярному обмену с другими общинами. Возрастание населения используется для выделения колоний; колонии, поддерживая связь с метрополиями, рано становятся опорными пунктами, расширяющими область греческой торговли на периферии. Развитию торговых сношений в Греции благоприятствовала как географическая (обилие островов, облегчавших сношения с Малой Азией и другими областями Средиземноморья), так и историческая среда (общение с более культурными народами древнего Востока). В круг торговых сношений постепенно втягиваются причерноморские области, Италия, Сицилия, север Греции и пр. Однако морская торговля не сразу стала регулярной торговлей. Сношения по морю первоначально, на стадии еще низкого развития производительных сил, носили больше пиратский, чем торговый характер. Пиратство на этой стадии общественного развития было не просто грабежом и разбоем, но грабежом как единственно возможной формой сношений того периода, когда производства на рынок еще не было, когда общины жили в экономической изоляции одна от другой. Морской разбой являлся добавочным доходом в руках знати, давая ей возможность сосредоточить в своих руках, кроме земельных владений, еще и большие богатства в движимом имуществе.

Такой период развития сухопутного и морского разбоя пережила некогда и материковая и островная Греция; воспоминания об этом периоде сохранились в мифах, в изображениях морских битв на дипилонских вазах, в литературных свидетельствах Гомера, в историческом обзоре Фукидида и т.д. Самосцы времен тирании, даже в более поздний период, продолжают наряду с мирной торговлей заниматься и организованным пиратством, наводя страх на торговые корабли и приморские местности. С ростом производительных сил, разделением труда, развитием денежного хозяйства и более регулярным обменом между отдельными общинами торговля становится выгоднее грабежа. Пиратство как система сношений оказывается все более несостоятельным: при производстве товаров на рынок, при систематической нужде в продовольственном и строительном сырье пиратство бессильно обеспечить систематическую и постоянную связь между общинами.

Вместе с переходом к торговле и торговому мореплаванию в городских общинах выделяются специалисты – купцы и торговцы, образующие вместе с торговой аристократией имущую верхушку городского населения. Иноземная (финикийская) торговля, играющая большую роль в гомеровских поэмах, вытесняется собственно греческой торговлей. При слабой ремесленной деятельности на первых этапах развития торговля носит, главным образом, посреднический характер. Малоазийские греческие колонии и прилегающие к малоазийскому побережью острова раньше метрополии вступают на путь торгового развития. Ионийские города сравнительно рано развивают свою промышленность и в VII в. служат основными посредниками в сношениях материковой Греции со странами Востока. Эту роль они сохраняют вплоть до периода подчинения ионийских городов Персией. По мере расширения торговой периферии растут новые экономические центры, лежащие в направлении основных торговых путей.

В торговлю включаются острова Эгина, Эвбея (с городами Халкидой, Эретрией), расположенные на пути следования товаров с востока в Грецию; на самом греческом материке – Коринф, расположенный на узком одноименном с городом перешейке, Мегары и несколько позже Афины; по направлению из Греции в Италию – коринфские колонии Эпидамн и Амбракия, остров Керкира, мимо которого неизбежно проходили в условиях каботажного (берегового) плавания все корабли, направлявшиеся в Италию.; в самой Италии – возникшие в VIII-VII вв. греческие города «Великой Эллады» (Тарент, Сибарис, Кротон, в Сицилии – Сиракузы, Акрагант и др.). В Египте основывается греческая колония Навкратис, объединяющая граждан нескольких греческих общин; на Черном море появляется ряд гре­ческих колоний – Ольвия, Пантикапей и Фанагория на севере, Горгиппия и Фасис на востоке, Синопа на юге, Истр на западе и др. В колонизации Черного моря особенно велика роль Милета, которому традиция приписывает основание больше 80 колоний. Борьба за владение проливом, ведущим в Черное море, за черноморские хлебные и рабские рынки начиная с V в. красной нитью проходит сквозь всю историю Греции.

Войны за торговые интересы и за обладание рынками уже с раннего времени представляли в Греции обычное явление. Еще в VII в. пограничное столкновение из-за плодородного Лелантского поля между городами Халкидой и Эретрией на острове Эвбее разрослось в общегреческую войну, в которой приняли участие главные торговые центры того времени – Коринф и Самос – на стороне Халкиды, Милет, Мегары и Эгина – на стороне Эретрии. Такой же характер торговых войн носят постоянные столкновения и войны Афин с островом Эгиной, с Мегарами, Коринфом, Коринфа с Керкирой, Милета с Косом, Наксосом, Самосом, войны соседних малоазийских городов.

О раннем экономическом развитии таких островов, как Эгина и Эвбея, с несомненностью свидетельствует распространение в греческих общинах эгинской и эвбейской монетных систем. Эгина вообще считалась первым греческим обществом, начавшим, по примеру Лидии, чеканить собственную монету. Ее чекан охватил почти всю Грецию, за исключением Коринфа и Афин, применявших эвбейскую монетную систему.

На материке вследствие исключительно благоприятного географического положения раньше других городов выдвинулся Коринф. Здесь перекрещивались и сухопутные и морские пути. На суше Коринф соединял Пелопоннес с центральной и северной Грецией. В тот ранний период, когда, по словам Фукидида, сухопутный обмен товарами преобладал над морским, Коринф был посредником в меновой торговле различных гре­ческих общин. Он служил тем пограничным рынком, где обменивались товары севера и юга. На море его положение было не менее благоприятным. Удобные гавани Саронического и Коринфского заливов (Кенхрей и Лехей) открывали коринфянам путь как на запад, так и на восток; в период тирании мы уже видим в Коринфе развитие торгового и военного мореплавания. Являясь как бы ключом к Пелопоннесу, Коринф, естественно, был удобнейшим местом для обмена продукции всего Пелопоннеса на товары, привозимые извне. Некогда, до начала собственно греческой торговли, Коринф, может быть, служил для финикийцев именно такой торговой факторией. Товары, следовавшие с востока на запад и с запада на восток, избегали огибать Пелопоннес, так как около его южной оконечности, мыса Малеи, путь был очень опасен вследствие постоянно свирепствовавших там бурь. Поэтому торговые суда заходили обычно в Коринф, и там совершалась сухопутная перегрузка товаров из Саронического залива в Коринфский (ширина Коринфского перешейка не достигала и 10 км). Таким образом Коринф был посредником и в сухопутной торговле внутренней Греции и в морской торговле стран Запада и Востока.

Во второй половине VII в. в Ионийском и Адриатическом морях, на северо-восточном и западном побережьях Греции, основывается ряд коринфских колоний, опорных пунктов для поставки в Коринф сырья и для сбыта коринфских товаров.

Попытки Эгины конкурировать с Коринфом в снабжении Пелопоннеса товарами кончились неудачей. В борьбе против нее к Коринфу присоединились и Афины, торговому развитию которых Эгина начинала сильно мешать. В результате этой войны Эгина навсегда потеряла свое прежнее торговое значение.

Афины сравнительно поздно выступают в качестве торгового и промышленного центра. Их политическое и экономическое развитие было тесно связано с реформами Солона, тиранией Писистрата и реформами Клисфена. В результате этого революционного периода Афины оформились как крупный рабовладельческий и торгово-промышленный центр.

Если еще в досолоновский период Афины вели неудачную торговую войну с Мегарами, потеряв в ней остров Саламин, если уже до Солона было произведено разделение Аттики на навкрарии, если во время Солона на историческую арену выступила уже более или менее четко оформленная торговая прослойка общества. То солоновские реформы определили дальнейшее торговое развитие Афин. Возобновляется война с Мегарами, и афиняне вновь отвоевывают Саламин. Обеспечивающий им вход и выход торговых кораблей. При Писистрате афиняне овладевают Херсонесом Фракийским и местечком Сигеем на противоположном берегу Малой Азии, из-за которого они давно уже враждовали с городом Митиленой на острове Лесбосе. Вместе с тем афиняне твердой ногой становятся на путях в Геллеспонт и далее – к Понту Эвксинскому.

Денежная система, бывшая уже в употреблении до Солона, подвергается пересмотру и улучшению, так же как система мер и весов. Но деньги еще не получили всеобщего распространения, тем более что до планомерной разработки Лаврионских рудников Аттика не была богата серебром. На эту дороговизну денег в солоновский период указывают и чрезвычайно низкие, с точки зрения афинян V и IV вв., денежные штрафы Солона: обесчещение свободной женщины наказывалось штрафом в 100 драхм; жертвенные тарифы также низки: мера ячменя – 1 драхма, бык – 5 драхм и т.д. И характерно, что основная реформа Солона – разделение граждан на 4 имущественных класса – производится еще на основе натурального, а не денежного ценза. Принцип двойственности, компромисс между нарождающимися новыми и старыми, еще не изжитыми, формами жизни, с наглядной яркостью говорит о некотором – временно достигнутом – равновесии. Вывоз хлеба и других сельскохозяйственных продуктов из Аттики в связи с обезземеливанием крестьянства и развитием денежных спекуляций принял повидимому значительные размеры, раз потребовалось государственное вмешательство. Солон запретил вывоз всех сельскохозяйственных продуктов кроме масла; архонту, плохо наблюдающему за выполнением закона, грозил штраф в 100 драхм, а на самих торговцев накладывалось проклятие. Здесь денежный штраф должностного лица и проклятие рядового сочлена как бы равнозначны. Такая же двойственность в другом торговом законе Солона, в котором торговля и пиратство поставлены рядом как две равноправные формы сношений. Здесь Аттика стоит перед нами в момент, когда новые, вызванные к жизни силы еще не настолько значительны, чтобы овладеть страной, а старые еще не так слабы, чтобы сдаться без борьбы. Но победа первых и поражение вторых уже предопределены. Скоро денежный штраф прочно заменит отлучение от общины, потерявшее всякую действенную силу; пиратство сменится организованной торговлей; ремесленники получат доступ к управлению, и община свободных теснее сомкнется в целях совместного управления рабами; рабство станет господствующим способом производства; морская торговля займет важное место в системе городского афинского хозяйства, а денежный капитал – доминирующее место во внутренних и внешних торговых сношениях.

Тирания Писистрата была дальнейшей стадией развития Афин как торгового и промышленного центра. В этот период начинают функционировать рабские мастерские, работающие на рынок; в Афины съезжаются ремесленники из многих ионийских центров, художники, скульпторы и торговцы. Это период дальнейшего нарастания новых общественных сил. Реформы Клисфена – последний этап многолетней борьбы. Олигархические гнезда евпатридской знати разрушены вместе с их политическим влиянием. К греко-персидским войнам Афины выступают уже сформировавшимся демократическим полисом, и борьба с Персией помогает афинянам занять первое место в системе общеэкономической и политической жизни многополисной Греции. Морская программа Фемистокла, блестяще проведенная за счет доходов с Лаврионских рудников, постройка Пирея и «длинных» стен и особенно образование первого афинского морского союза обеспечили за Афинами господство на море. Средства союзников, регулярно поступавшие в афинскую казну, подобно золотому дождю обогащали Афины, оживляя их промышленную и торговую деятельность. Система клерухий, превращение союзников в подданных, контроль над торговлей с Понтом, строительные работы в Афинах и в Пирее – яркие свидетельства афинского могущества. Со времени Перикла Пирей занял центральное место во всей средиземноморской торговле. Северные морские пути из Пирея вели в Халкидику, Фракию, Пропонтиду и Понт; восточные – на Хиос, Лесбос и в порты Малой Азии; южные – через Делос на Самос или через Парос и Наксос на Родос, а оттуда в Фаселиду, на Кипр, в Финикию, Египет и Киренаику. Афиняне появлялись на берегах Халкидики и Фракии, в Потидее, Олинфе, в основанном ими (437 г.) Амфиполе в поисках скота и хлеба. За эксплуатацию пангейских рудников афиняне боролись вплоть до Филиппа. Македония была для них крупным сырьевым рынком, откуда вывозились и кораблестроительный лес и фракийские рабы. После саламинской победы над персами афиняне устремились в Понт. Геродот в это время посещает Ольвию, составляя свое историко-географическое описание Скифии. Афиняне основывают клерухии на Херсонесе Фракийском, в Пропонтиде, Синопе и Амисе. Перикл лично во главе афинского флота объезжает Понт. Боспорские цари предоставляют афинским кораблям и кораблям, направляющимся в Афины, крупные торговые привилегии. Афиняне забирают в свои руки контроль над судами, едущими из Понта и в Понт, и фактически господствует на черноморских рынках. Однако, над западными путями к берегам Италии, Сицилии и Сардинии еще господствовал Коринф; тем не менее представители афинского торгового капитала начали уже осуществлять планы продвижения и на Запад. Афины руководят колонизацией Фурий; они заключают союз с Сегестой, Леонтинами и Регием, создавая опорные пункты для торговли с Западом. Афинские купцы проникают даже в отдаленную Кампанию и Этрурию. Но все же до некоторой степени перед Пелопоннесской войной господство на море было как бы поделено: Коринф – на Западе, Афины – на Востоке. Это состояние напряженного равновесия и упорного торгового соперничества, проявляемого еще исподволь и мирным путем, не могло долго продолжаться. Противоречия между Коринфом и Афинами, углубленные нарастающим недовольством Спарты, нуждались только в поводе чтобы вызвать взрыв. И поводом, кроме вмешательства Афин в борьбу Коринфа с Керкирой, послужила также известная в истории мегарская псефизма: запрет со стороны Афин мегарцам ввозить и вывозить товары на афинских рынках. В обвинительных речах коринфян против афинян, составленных Фукидидом, это запрещение играет большую роль.

Война в Греции была обычным средством разрешать торговые споры и при успехе завершалась полным унижением побежденной стороны: уничтожением флота, срытием верфей, отнятием владений, требованием уплаты тяжелой контрибуции и дани, иногда даже массовой продажей военнопленных а рабство. Афиняне, проповедовавшие господство права сильного на море, в свою очередь, сами испытали и массовое порабощение лучших афинских граждан, участвовавших в сицилийской экспедиции, и все вышеперечисленные меры унижения побежденных победителями, после того как Лисандр вступил в Афины. Именно тогда афинскому расцвету был нанесен решительный удар.

Нам станет понятной роль торговли, торгового соперничества и войн соседних городов-государств, если мы попытаемся разобраться в отличительных чертах греческой торговли.

Разделение торговли на внешнюю и внутреннюю в этот период точно соответствует делению ее на морскую и сухопутную торговлю. Всякий выезд на корабле при незначительных территориях греческих городов-государств является выездом за пределы своей маленькой страны. Сухопутная же торговля большею частью имеет распространение внутри страны, хотя при этом не исключена, например, возможность появления на афинском рынке беотийских крестьян, продающих свои продукты. Морская торговля затем обычно является крупной, хотя и не всегда оптовой торговлей, сухопутная же торговля обычно мелка. Это резкое отличие в масштабах и в самом характере торговли морской от сухопутной вызвано рядом обстоятельств. Необходимо отметить, что сама политическая форма города-государства, резкое выделение одного промышленного, политического и торгового центра сыграли здесь немаловажную роль. Каждый город-государство – «полис» – одновременно и центральный рынок всей страны. Так, Афины – центральный рынок всей Аттики, Фивы – Беотии и пр. Малая интенсивность хозяйства, гористый, иногда труднопроходимый характер местности, постоянные войны греческих общин между собой, неразвитость сухопутных сообщений и вследствие этого дороговизна сухопутной перевозки товаров, которую греки технически не могли еще осуществлять в сколько-нибудь широких размерах, почти полное отсутствие судоходных рек, при наличии в то же время удобных морских путей сообщения – таковы основные причины, сделавшие невозможным сколько-нибудь высокое развитие внутренней торговли. Далее, рабовладельческое общество могла развиваться и существовать как рабовладельческое только при наличии широкой колониальной периферии, откуда черпались основные производители античного общества – рабы. Хлеба в центральной Греции также всегда нехватало, и опять вставал вопрос о подвозе хлеба из Сицилии, Египта и Понта.

Но все же внутренняя торговля существовала; поэтому, прежде чем перейти к рассмотрению основной для античных полисов внешней морской торговли, необходимо остановиться на внутренней торговле.

Для внутренней торговли была прежде всего необходима сеть проезжих дорог. Эти дороги, обслуживавшие одновременно и торговые, и военные, и культовые нужды, прокладывались под надзором особых смотрителей дорог. В Аттике, торговые отношения которой нас особенно интересуют, из Пирея в Афины вели две дороги; одна, приспособленная для езды внутри «длинных» стен, другая, окаймленная оливковыми деревьями, – к афинским воротам. Были еще три главные сухопутные магистрали, кончавшиеся на границе Беотии: одна вела из Элевсина в Платеи, другая из Афин в Фивы, третья из Афин к Оропу. Уже малая протяженность этих путей указывает на незначительные размеры сухопутной торговли. В Спарте и вообще в Пелопоннесе сухопутная торговля играла большую роль, так как небольшое количество удобных гаваней и внутренняя организация Пелопоннесского союза благоприятствовали развитию внутреннего обмена за счет внешнего.

Но если дорог было немного, то и существовавшие дороги были малоудобны и плохо содержались. Их ремонтировали перед большими общегреческими праздниками, но о серьезном улучшении их обычно не заботились. Ширина священной дороги из Афин в Элевсин колебалась от 2 м 50 см до 4 м 8 см. Но были дорогие еще более узкие. Четырехколесные повозки, употребляемые для перевозки грузов, далеко не везде могли проехать; кроме того и отсутствие быков в Аттике (их приходилось покупать в Беотии) делало эти повозки мало употребительными. Поэтому наиболее обычным видом сухопутной перевозки грузов являлся длинный караван мулов или ослов, сопровождаемый погонщиками.

Расходы по перевозке грузов были вследствие всего этого очень велики, достигая иногда половины стоимости перевозимых грузов. Например, при перевозке барабанов для установки колонн из Пентеликона в Элевсин после соответственного ремонта дороги и постройки специальных повозок пришлось также нанимать быков по цене от 4 до 4 1/2 драхм за пару в день. На перевозку каждого барабана требовалось от 22 до 33 пар быков в течение трех дней. Сумма расходов в итоге получалась огромная, в то время как морской транспорт совершал перевозку со сравнительно небольшими накладными расходами. И эта причина сыграла также свою роль в незначительных размерах внутренней торговли. Сухопутный перевоз грузов происходил поэтому только в тех случаях, когда подвоз по морю был невозможен.

Основные представители внутренней торговли – это мелкие перекупщики и разносчики. Они бродили по улицам города и поселкам, выкрикивая и расхваливая свои товары. Они шли пешком, рядом с навьюченным ослом, или разносили свой товар на плечах. Они торговали, главным образом, съестными припасами, дичью, мелкой домашней утварью, одеждой, цветами и т.д.

Кроме разносчиков существовали, конечно, и лавочники, обосновавшиеся в районах торговой площади; в других частях города их было меньше. При некоторых таких лавочках существовали и маленькие мастерские. Очень часто встречаются упоминания о торговцах вином, которые не только продавали вино, но иногда и держали кабачки.

Центром внутренней торговли данного города-государства была торговая площадь (агора). Здесь продавали сельскохозяйственные продукты – зерно, хлеб, овощи и фрукты, а также рыбу, всевозможные изделия (афинские и привозные), скот, рабов, одежду, керамику и пр. Каждому виду товаров здесь отводилось особое место, называвшееся обычно именем товара: «горшки», «сыр», «рабы» и пр. Товары располагались или под открытым небом, или в наскоро сооруженных палатках.

В городах с большим торговым обменом государство, повидимому, на свой счет строило крытые галлереи для торговли; так, в Пирее, по предложению Перикла, была выстроена галлерея для торговли мукой, в Мегалополе подобная же галлерея – для торговли благовонными маслами. Подобные крытые галлереи мы встречаем и в других городах.

На рынок со своими товарами сходились самые разнообразные люди. Сюда приходили и «отдельно живущие» рабы продавать свои изделия, и свободные ремесленники-одиночки, продающие свои горшки, оружие, шерсть, иногда даже один моток шерсти, и крестьяне, везущие овощи и зерно, и рыбаки с рыбным уловом. Здесь же продавались и товары мелких и крупных рабовладельческих мастерских. Рынки крупных торговых городов, таких например, как Афины, посещались не только горожанами и сельскими жителями, но и чужестранцами, прибывавшими из других областей – из Мегар, Коринфа, Беотии и пр. Шумная и деловая толпа окружала лавочки, жестикулируя, переругиваясь и заклиная друг друга. Мы часто встречаем у античных писателей обвинения мелких торговцев и уличных торговок в грубости, жадности, обвешивании, обсчете, вздутии цен и фальсификации продуктов. В целях борьбы с этими злоупотреблениями рыночных продавцов государство принимало свои меры. В Афинах, например, существовал закон, запрещавший поливать рыбу водой, вероятно, для того, чтобы ее продавцы не особенно дорожились и скорее сбывали свой скоропортящийся товар.

Кроме постоянных ежедневных рынков устраивались еще ярмарки, более обширные, привлекавшие большую массу продавцов и покупателей, при больших святилищах или во время национально-культовых празднеств. На значительность торговых оборотов в Дельфах указывает, например, тот факт, что жители Крисы считали прибыльным, даже вопреки распоряжению амфиктионии, ввести в своей гавани пошлину на товары, выгружавшиеся там для отправки их в Дельфы. Неприкосновенность греческих храмов и заключение мира во время общих празднеств гарантировали торговцам и безопасность их путешествия.

Общее наблюдение за рыночной торговлей было поручено особым должностным лицам – агораномам. Они существовали во всех торговых городах; в Афинах их было 10 для Пирея и 5 для города. Они должны были собирать рыночный налог и надзирать за внешним порядком, прекращать возникающие во время купли и продажи недоразумения. Они карали путем наложения телесного наказания или преданием суду за обвешивание, обмеривание, подделку или недоброкачественность товаров. В Афинах деятельность агораномов однако не затрагивала торговли хлебом. Зерновая торговля находилась под особым контролем других должностных лиц – ситонов и ситофилаков.

Ситоны производили закупку зерна из общественных средств для государственных складов, откуда затем в случае нужды оно продавалось гражданам.

Ситофилаки вели общее наблюдение за торговлей зерном. Во время Перикла их было трое; позже, однако, их число сравнялось с числом агораномов – 10 для Пирея и 5 для Афин. Они вели также общие списки ввозимого в Аттику зерна, наблюдая, чтобы в руках отдельных торговцев не скапливалось зерна больше положенной государством нормы; на них также лежала проверка качества зерна и регулирование зерновых цен.

В других городах, где вопрос с зерном стоял не так остро, как в Аттике, обязанность и ситонов и ситофилаков возлагалась также на агораномов.

Для наблюдения за правильными мерами и весом народным собранием выбирались особые должностные лица (метрономы), которые руководствовались точно определенными народным собранием мерами и торговым весом различных предметов.

Необходимым лицом на всяком рынке с раннего времени являлся меняла, удовлетворявший, впрочем, уже потребностям не местного, внутреннего, рынка, но прежде всего приезжих, иногородних кругов.

Развитию внешней морской торговли способствовали не только географические условия, но и главным образом потребность в продовольственном сырье, в рабах и строительных материалах. Внутренний рынок был бессилен обслужить эти потребности, и поэтому широкая внешняя экспансия торгового капитала становится необходимостью.

Обратимся же к рассмотрению внешней античной торговли в Афинах – особенно типичном торговом полисе. К тому же и афинские ораторы и аттический эпиграфический материал дают наиболее полную картину организации и характера морской торговли.

До V в. афиняне пользовались в качестве гавани песчаной отмелью Фалера, на которую без труда вытаскивались архаические корабли.

Бухта Пирея, обширная и глубокая, со времени персидских войн становится центральной военной и торговой гаванью. Западная сторона ее, окаймленная верфями и арсеналами, была отведена для военного флота. Восточная половина, разделенная молами, была стоянкой торговых кораблей. К «стоянке паромщиков» приставали суда из Элевсина, Коринфа, Эгины и островов с кладью и путешественниками. В других местах располагался более крупный торговый транспорт. Напротив пристани тянулись пять портиков, служащих доками, куда сгружались все привозимые товары, кроме зерна. Складочное помещение для зерна находилось на границе военной части гавани, и оттуда набирали зерно как отплывающие триеры, так и афинские купцы. Невдалеке помещалась торговая площадь Пирея («дигма») с торговыми лавками, банковыми конторами и столами менял; здесь же находились и портовые надзиратели, таможенная охрана, агораномы, контролеры зерна, откупщики, судьи и др.

За дигмой начинался и самый город, перестроенный, согласно традиции, по плану архитектора Гипподама Милетского. Центр Пирея был заселен судовладельцами, купцами, банкирами и промышленниками (афинянами и метеками), а окраины – мелким корабельным людом; они нанимались гребцами на триеры, работали грузчиками и носильщиками и вообще обслуживали порт.

Здесь смешивались граждане, метеки, рабы и вольноотпущенники, чужеземные купцы и любители-путешественники – пестрая южная волнующаяся толпа, говорившая на всех языках. Пирей фактически был наиболее густо заселенным торговым центром Афин.

Отсюда афиняне отправляли оливковое масло, вино, фиги, знаменитый аттический мед, мрамор, свинец и серебро с Лаврионских рудников, шерсть, металлические изделия и керамику.

В Пирей съезжались корабли почти из всех областей Средиземноморья и из афинских колоний, и сюда же возвращались корабли афинских метеков и граждан, привозившие товары с берегов Понта. Здесь выгружались: зерно Египта, Сицилии и Боспора, черноморская рыба, скот, кожи, рабы, вина, милетская шерсть, персидские и карфагенские ковры, благовонные масла Аравии, бронза и обувь Этрурии, льняные ткани для одежд и парусов и папирусы Египта, медь с Эвбеи и Кипра, смола, пенька, корабельный лес Македонии и Фракии, воск и строительный лес Кавказа и Иллирии, слоновая кость из Африки, охра Кеоса и т.д.

Все эти товары не обязательно шли в Аттику, но часто здесь же на торговой площади перепродавались, перегружаясь на другие корабли. Крупные афинские или иноземные купцы, сторговавшиеся на дигме, перепродавали свой груз перекупщикам крупным и мелким. Автор трактата «Афинская полития», Ксенофонт пишет об Афинах так: «(7)... Афиняне благодаря владычеству на море прежде всего завели у себя всякие способы угощения, по мере того как завязывали сношения тут с одними, там с другими. Таким образом, всякие вкусные вещи, какие только есть в Сицилии, в Италии, на Кипре, в Египте, в Лидии, в Понте, в Пелопоннесе или где-нибудь в другом месте – все это собралось в одном месте благодаря владычеству над морем...

(11) А если уж говорить о богатстве греков и варваров, то афиняне одни могут иметь его у себя. В самом деле, если какой-нибудь город богат корабельным лесом, куда он будет сбывать его, если не добьется на это согласия тех, кто господствует над морем? Что еще? Если какой-нибудь город богат железом, медью или льном, куда он будет сбывать, если не заручится согласием того, кто господствует над морем?»

Этот взгляд на свой город, как на центр Греции и всего цивилизованного мира, очень характерен для периода расцвета афинского политического и экономического могущества.

Транзитная торговля в этот период так хорошо налажена, что ряд городов вводит у себя аттический чекан монеты и штамп афинской совы. Храмовые смотрители в Дельфах, нуждаясь в слоновой кости, закупают ее в Аттике. Скифские рабы через Пирей и Афины распространяются до Сицилии. Через Тарент аттическая керамика проникает в Среднюю и Северную Италию, через Массалию переправляется к кельтам и иберам. Исократ называет поэтому Пирей мировым греческим рынком. «Каждый народ, – говорит он в одной из своих речей, – владеет страной, которая не довлеет себе, но в одном испытывает недостаток, другое же приносит в количестве большем, чем достаточном; и большое существует затруднение - куда сбыть одно и откуда ввезти другое; но и эти беды афиняне предотвратили: они создали из Пирея торговую гавань в центре Эллады, где все находится в таком изобилии, что вещи, которые у других можно получить только с трудом в розницу и у разных лиц, здесь очень легко приобрести».

И высказывания греческих ораторов о роли Пирея в период афинского расцвета, и подсчеты современных историков – правда, очень приблизительные – валового размера торговых оборотов Пирея на основании данных о пошлинах с ввозимых и вывозимых из Пирея грузов (между 37 1/2 и 48 талантами в год) говорят не только о высоком развитии морской торговли, но о технических успехах торгового мореплавания.

Тоннаж крупных торговых судов в период V в. достигает 360 т. Они часто транспортируют сразу 5 тыс. медимнов зерна (около 2 600 гл); более обычный тоннаж мелких торговых кораблей не превышает еще 18-20 т.

Античные мореплаватели чаще держатся берегов, и обычный путь в Сицилию лежит через Керкиру и Тарент, но плавание по открытому морю уже не исключено, особенно для больших расстояний. Хотя, как правило, торговое мореплавание происходит преимущественно в летние месяцы (с апреля по сентябрь), налицо уже отдельные случаи и зимних поездок. Плавание по ночам, уже обычное в период эллинизма, делает в этот период первые шаги, сильно сокращая, таким образом, срок пути. В этот период, может быть, появляются и первые, еще очень примитивные, морские карты. Маяков еще нет, но широко пользуются приметами и сигналами всевозможного рода: памятниками, храмами, высокими башнями и пр. Такими сигналами одинаково хорошо служили и шлем Афины Промахос на афинском акрополе и фасосская надгробная башня, на которой была начерчена эпитафия, гласящая, что она была спасением кормчих и матросов.

Скорость продвижения по сравнению с предшествовавшей эпохой также несколько увеличилась. Наиболее долгий путь (950 миль) из Пирея в Фасис или Диоскуриаду занимал 12-14 дней, из Пирея в Пантикапей (800 миль) – 10-12 дней, из Пирея в Керкиру (375 миль) – 5-6 дней, из Коринфа в Керкиру (190 миль) – 2-3 дня и т.д. По сравнению со скоростью гомеровских кораблей быстроходность возросла в 2-3 раза.

По сравнению с дороговизной сухопутного транспорта морской очень дешев. Ожесточенная конкуренция судовладельцев и большое число предложений еще более снижают стоимость фрахта. Пассажиры платили, например, за переезд с Эгины в Пирей 2 обола; за 2 драхмы можно было ехать в Египет или на Черное море с женой, детьми и багажом. Перевоз легких и негромоздких товаров стоил также сравнительно дешево: перевозка охры с Кеоса в Пирей обходилась в 1 обол за талант (20,5 кг). Подвоз черепицы в Элевсин, обходившийся сухопутным путем в 40 драхм за расстояние около 20 км, коринфское судно производило за 20 оболов на расстояние в 3 раза большее.

Тариф на перевозку камня был значительно выше, но в сравнении с сухопутной доставкой и эта перевозка обходилась гораздо дешевле.

Конечно, техническое развитие мореплавания отставало от торгового развития, и это вполне естественно в условиях рабовладельческого общества с его застойной и лишь относительно развивающейся техникой. Если передовой быстроходный военный флот рассчитывал исключительно на физическую силу гребцов, то применение гребной силы и в парусных торговых судах играло немаловажную роль. На каждом торговом судне находились гребцы, хотя и в меньшем количестве, чем на военных судах. Тихоходное, зачастую каботажное, плавание поэтому развивается крайне медленно; об улучшении парусной системы при наличии физической силы гребцов не думают. Большая скорость достигается сокращением путевых маршрутов и ночным плаванием, а не техническим переоборудованием самого типа судна.

Гораздо значительнее прогресс самой торговли. Ее усложнение по сравнению с предшествующим периодом (VII - VI вв.) ярко отражается в анализе, произведенном Аристотелем.

Аристотель выделяет морскую торговлю из общей торговли как особый и наиболее важный ее отдел. Морская торговля в свою очередь подразделяется им на три основных момента: 1) судовладение, 2) перевозка и доставка грузов и 3) их распродажа.

В этом делении четко дан последовательный ряд торгово-морских операций.

Прежде чем отплыть из Афин, купец должен был найти судовладельца, который согласится на своем корабле перевезти его груз в нужную купцу гавань. Судовладелец, таким образом, был необходимым звеном в греческой морской торговле. Но судовладелец не только капитан своего корабля и не только перевозчик чужих грузов. Он и сам купец, может быть, более мелкий, чем его пассажир, но все же купец. Ввиду риска перевозки товаров на далекое расстояние и на чужом корабле судовладелец, не отвечавший за потопление груза в случае кораблекрушения, должен был как-то гарантировать своих пассажиров в том, что он доставит их в намеченную гавань и не обманет их каким-нибудь другим способом. Поэтому судовладелец должен был иметь на корабле свой груз в обеспечение целости чужих грузов. Если в середине пути получались известия о неблагоприятных ценах в той гавани, куда корабль держал путь, то купцы, по общему соглашению, изменяли свой первоначальный маршрут, направляясь на более благоприятный для продажи рынок.

Для предварительной закупки грузов были необходимы наличные деньги. И купец обращается за деньгами или в банк, или просто к ростовщику, промышляющему ссудами. Необходимость закупать товары только за наличный расчет, как уже указывалось, делала ссуды необходимым условием всякой крупной торговли, и, действительно, вся морская торговля тесно переплеталась со ссудами: занимают купцы, занимают судовладельцы, в месте отправки, в месте прибытия; на корабле судовладелец ссужает купца, купец - судовладельца; полученный залог часто вновь перезакладывается другим кредиторам; мы все веря находимся в центре движения денег, беспрерывно истекающих денежным потоком в виде процента. В виде залога кредитору предоставляется корабль или груз, или и то и другое, иногда даже ссуда бралась под фрахтовую плату, которую должен был получить судовладелец за перевозку чужих грузов. Процент по морским ссудам, ввиду связанного с ними риска, был очень высок и колебался в зависимости от продолжительности торговой поездки от 10 до 30 %. При определении высоты процента по морской ссуде каждый раз учитывались также большая или меньшая безопасность плавания в данный период. Ссуда давалась иногда на один конец плавания, иногда туда и обратно.

Это условие, а также маршрут плавания и срок возврата ссуды очень точно фиксировались в письменном договоре. Залог обычно превышал стоимость ссуды, особенно это касалось товаров, стоимость которых могла упасть. Мы знаем о залоге товаров в 4 тыс. драхм под ссуду в 2 тыс. драхм; груз вина стоимостью в 1 талант закладывается за 30 мин. При залоге более надежных вещей, таких например, как корабль, стоимость ссуды могла равняться залогу. Некоторые договоры были очень суровыми; в них специально оговаривалось, что в случае неточного выполнения договора должник должен возвратить долг в двойном размере. Иногда даже оговаривалась возможность, в случае неуплаты в срок, конфискации всего имущества должника.

Кредитор-ростовщик старается изо всех сил, и лично и при помощи государства, как можно суровее и жестче прижать торгующего купца, чтобы у последнего не было возможности отклониться от уплаты ссуды с наросшими на нее, и в морской торговле всегда очень высокими, процентами.

Со своей стороны купцы и судовладельцы стараются всеми средствами уклониться от уплаты ростовщику взятой у него ссуды, хотя бы для этого пришлось потопить собственный корабль, солгать, подкупить свидетелей или совсем не возвращаться в данную гавань. Обман, обсчет, взаимная вражда, обогащение одних за счет других, беспрерывные судебные процессы становятся обычным явлением.

Но тем не менее погоня за высокой прибылью, в случае благополучного путешествия и благоприятного сбыта товаров, заставляла соглашаться на высокие проценты и втягивала в торговлю очень широкие слои населения.

Потребность в более широком обмене, рост рынков (особенно на периферии), развитие морских сношений встречают препятствие в бесплановом и стихийном сбыте и покупке товаров, когда купец не уверен в потребителе, а потребитель не знает купца. Торговая конкуренция усиливает необеспеченность торговли, но она же вызывает к жизни появление объединений отдельных купцов и судовладельцев друг с другом в форме культовых товариществ. Эти объединения, сначала случайные и временные, с течением времени превращаются в постоянные. Культовая форма таких объединений давала, с одной стороны, ряд экономических привилегий от государства: члены такого торгового союза скорее добивались получения прав гражданства и прав на владение недвижимостью; кроме того при междугородных торговых сношениях культ часто становится средством завязывать новые торговые связи. Ввиду этих преимуществ все известные нам длительные торговые объединения выступали в традиционно-религиозной форме. Ростовщики и банкиры также в свою очередь объединялись между собой.

Союзы купцов имели своей единственной целью объединение сограждан данного города или нации на чужбине. В торговые дела своих членов они совершенно не входили. Никакой сколько-нибудь организованной торговли, организованного сбыта и закупки товаров не существовало. Торговля в значительной мере велась вслепую. Часто случалось, что купцы, приезжая с товаром на рынок, не могли его сбыть, так как их сотоварищи привезли тот же самый товар и он, естественно, падал в цене. Часто менялись первоначальные маршруты, и купцы ездили из гавани в гавань, выискивая наиболее выгодные для сбыта места. Часто товар закупался по дороге, так сказать, «по случаю». Эта примитивность организации торговли не была преодолена в античности. Некоторую организованность в торговые сношения вносило только государство.

В жизни каждого города-государства торговля играла важную роль. В целом ряде государств, таких например, как Коринф и Афины, недостаток хлеба, сырья, строительных материалов, необходимость ввоза большого количества рабов сильно повышали значение торговли: от ее благоприятного развития в большей или меньшей мере зависело процветание самого государства. Это, конечно, в значительной мере определяло и внешнюю государственную политику: создание сильных военных флотов для охраны и поддержания своего господства на море, борьбу за рынки и ожесточенную торговую конкуренцию, часто приводившую к военным столкновениям.

В целях обеспечения себя наиболее необходимыми товарами государство от имени народного собрания заключало особые торговые договоры с другими городами: так, например, афиняне заключают договор с боспорским царем Левконом на погрузку хлеба в Афины, выговаривая для афинских купцов освобождение от пошлины и внеочередную погрузку зерна на афинские корабли. Подобный же договор заключают Афины с городами Кеоса на монополию вывоза охры, необходимой вообще для афинской промышленности и для судостроительных работ в частности. Подобные же договоры мы встречаем и между другими греческими городами.

Для Афин зерновая проблема явилась центральной проблемой импорта. Государство ведет упорную борьбу против скупки хлеба выше положенных 50 корзин зерна; оно борется с искусственным вздутием цен на хлеб (обычная цена – обол за медимн). Временная задержка прибытия сицилийского зерна тотчас же подняла цены на хлеб; но перекупщики и торговцы в целях более выгодной продажи зерна создавали иногда нарочитую панику на хлебном городском рынке. К способам, которыми они не брезговали, относятся заведомо ложные известия, распространяемые по городу: «или, будто, погибли корабли, что в Понте, или, будто, вышедшие в море захвачены лакедемонянами, или, будто, закрыты торжища, или, будто, предстоит нарушение перемирия, и дошли они до такой враждебности, что злоумышляют против нас, будто враги», – говорит Лисий в обвинительной речи против перекупщиков.

Борясь с подобными злоупотреблениями, государство, в целях все того же регулирования зерновой торговли, разрешало выдачу очень крупных ссуд только на зерно; зерно, по афинским законам, могли ввозить только в Пирей; из Пирея вывозить больше 1/3 полученного зерна запрещалось.

Конечно, эти меры, хотя несколько и регламентировали хлебную торговлю, оказывались все же недостаточными. На существование частых злоупотреблений указывают и дошедшие до нас судебные процессы.

Вмешательство государства в частную торговлю, однако, этим не ограничивалось. Торговля для государства прежде всего являлась крупным источником дохода. К числу наиболее важных статей государственного дохода принадлежали пошлины. При взимании пошлины качество товаров не учитывалось: пошлина была одной и той же для всех видов товаров. В Пирее пошлина равнялась первоначально 1/100 стоимости товара, а в более позднее время поднялась, как и в большинстве других греческих городов, до 1/50. Право взимания пошлины сдавалось государством с торгов отдельным откупщикам или объединению нескольких откупщиков. В Афинах во время Пелопоннесской войны право взимания пошлины в Пирее ежегодно продавалось с торгов за 30 талантов, но сумма фактически собираемой пошлины была значительно выше назначенной государством цены. Подобные торговые пошлины взимались во всех значительных торговых гаванях Средиземного и Черного морей.

В 411 г. афиняне в Хрисополе ввели пошлину на суда, входящие и выходящие из Понта. После Пелопоннесской войны, когда морское могущество Афин было сломлено, отпала и пошлина, но при первой возможности, уже в конце IV в., на короткий срок ее снова ввел Фрасибул.

Сбор пошлины осуществлялся посредством проверки груза каждого прибывавшего и отправляющегося корабля таможенными чиновниками. При неудачном скрытии части груза товар конфисковывался или размер пошлины удесятерялся.

В случае расстройства денежной казны или при срочной нужде в деньгах государство присваивало себе монополию на продажу того или другого вида товара. Византийцы, например, ввели монополию на размен монеты, причем высота оплаты размена устанавливалась по усмотрению государства или откупщика, которому государство продавало с торгов право размена.

В некоторых городах временно объявлялась монополия на вывоз хлеба или масла урожая данного года: скупая зерно, масло или другие продукты по твердым ценам, государство продавало их по возможности более высоким ценам на иноземных рынках. Но это были лишь временные меры, и в дальнейшем свобода торговли восстанавливалась.

Иногда государство в целях обеспечения своих нужд запрещало вывоз некоторых, главным образом дефицитных, продуктов. В Афинах это прежде всего касалось зерна. Запрет его вывоза, наложенный еще во времена Солона, продолжал действовать и в последующие века; местное зерно из Афин не вывозилось совсем; из привозного 2/3 должны были оставаться в Аттике. В Македонии одно время существовал запрет на вывоз кораблестроительного леса; вывоз разрешался только после официальных договоров с государством.

Запреты вывоза съестных продуктов и военных материалов накладывались также во время войны, чтобы ими не воспользовалась враждующая сторона. Эти запреты накладывались очень редко и, очевидно, были применимы только во время враждебных отношений одной общины с другой.

С расширением торговых связей появилась естественная необходимость в создании торгового права. И оно уже возникает – пока еще в чисто локальных рамках, ограниченное территорией данного полиса, – торговое право каждого города.

До нас не сохранилось торговых законов этого периода, но наличие судов специально по торговым делам, обвинение и защита, мотивированные законом, указывают на несомненное существование такого законодательства. Не вдаваясь в подробности, Платон с отвращением отзывается о всех этих правилах «по вопросам вооружения, крупной и мелкой торговли, о комиссиях, таможенных пошлинах, рудниках, ссудах, процентах и тысяче других подобных вопросов этого же рода».

Так, в разных городах совершались первые опыты кодификации морской торговли, которыми в последующую эпоху широко воспользуется Родос при создании «родосского морского права», получившего всеобщее распространение.

Постоянные войны греческих общин болезненно отражались на торговле. Блокировка гаваней и отрез населения от моря были испытанным средством затруднить подвоз провианта и голодом заставить врагов просить о пощаде. Первая мера афинян во время Пелопоннесской войны – изоляция коринфской гавани; позже спартанцы прибегают к систематическому опустошению приморских местностей Аттики. Египетские корабли, груженные зерном для Афин, перехватываются около Родоса спартанцами. Даже купцы других, не вовлеченных в войну городов подвергались риску быть захваченными одной из воюющих сторон, с тем чтобы принудительным путем выгрузить свой товар в определенной гавани.

Война вообще, а тем более такая общегреческая война, как Пелопоннесская, не могла не повлиять на общее расстройство торговых сношений. К тому же большинство мелких свободных торговцев было принуждено, бросив торговлю, вступить в ряды воинов. Аристофан в «Мире» описывает печаль торговцев и земледельцев по поводу затянувшейся войны. Благоденствуют только иноземцы, поставляющие вооружение, и торговцы, перепродающие его на рынках. Правда, часть купцов приспособляется и к войне, следуя по пятам за армией, скупая военную добычу и продавая воинам провиант. Вслед за сицилийской экспедицией афинян двинулась своеобразная армия купцов, рассчитывавших на богатую добычу. Но правильных торговых сношений, особенно к концу Пелопоннесской войны, конечно, не могло быть.

Противоречия, в которых запуталось античное общество IV в., в полной мере проявлялись и в торговле. И здесь, как и в ремесле, основными действующими лицами были метеки, рабы и низшие слои свободного населения. Печать общественного презрения лежала на занимавшихся торговлей, так же как и на занимавшихся ремеслом.

Таким образом, крайне заинтересованное в торговле государство вынуждено было опираться на презираемые, неполноправные или просто бесправные, слои населения.

Почетным употреблением денег, достойным свободного гражданина, остается лишь ссуда.

Деньги, как известно, «не пахнут», и кредитор, не пятная рук торговыми операциями, получает чистую прибыль в виде процентов, «одалживая» деньги лицам, в них нуждающимся.

Конечно, представители торгового капитала, и притом не только метеки и рабы-вольноотпущенники, занимавшиеся торговлей, были заинтересованы не в процветании Афин, но в первую очередь в своем личном благополучии. И если Родос обещал большие выгоды, торговый капитал начинал отливать из Афин к Родосу, а при пошатнувшемся положении Родоса – в Делос, Александрию и другие центры. Когда Филипп наступал на Афины, богатый афинянин Леократ потайной калиткой вышел к берегу и, забрав с собой ценности, любимую гетеру, рабов и нескольких друзей, отплыл на Родос, разнося по дороге известие, что Афины будто бы уже взяты Филиппом. Торговые корабли с зерновым грузом для Афин повернули поэтому на Родос. Это типичная картинка из жизни античного города. В образе Леократа из Афин убегал торговый капитал, распыляясь по другим, более выгодным, городам.

Изменение политической ситуации, иногда даже просто временное финансовое затруднение, всегда вызывает больший или меньший отлив торгового капитала. Напрасно афиняне пытаются предотвратить бегство купцов громкими судебными процессами и народными постановлениями.. Напрасны последние отчаянные попытки привлечь к себе метеков-купцов широким дарованием прав гражданства и почетными декретами в честь «великодушных иноземцев». Начавшийся после Пелопоннесской войны отлив все более прогрессирует.

Рядом с торговым капиталом не менее характерной для античности формой капитала был капитал, приносящий проценты, действовавший как в форме примитивного ростовщичества, так и в зародышевой форме банковского капитала. Развитие последнего в Греции происходило рука об руку с развитием торговли. Начальной формой, из которой он развился, был стол менялы (трапеза), удовлетворявший прежде всего потребности приезжих купцов.

Многообразие монетных систем, различие валют и колебание чекана создавали необходимость обмена одних монет на другие. Аттические монеты пользовались особой славой, и при расплатах одних лиц с другими часто предъявлялось требование, чтобы расплата производилась в монете не хуже аттической. Это условие предполагает наличие в обращении монет гораздо худшего чекана. Кизикский статер на Боспоре стоил 28 аттических драхм, тогда как при полновесном чекане он должен был стоить по крайней мере на 1/3 дороже. На основании одного этого факта мы можем представить себе трудности, которые должна была преодолевать античная торговля и в смысле сравнительной оценки монет различных систем и сорта монет, которыми должна быть произведена расплата.

Стол менялы был центром рыночного обращения. За размен денег менялы брали, конечно, известную сумму в вознаграждение, причем эта сумма подчас была довольно большой. Так, для получения 100 аттических драхм храмовые смотрители в Дельфах должны были отдавать вместо 70 эгинских драхм – 75.

Таким образом, общее денежное обращение концентрировалось прежде всего у менял. В простой продаже и перепродаже чужой валюты и в простом размене валюты местной лежит корень банковского дела античности. Этот размен монет различных городов получил особо важное значение в условиях развивающейся внешней торговли, со включением все большего количества городов в общеторговый обмен. Можно смело сказать, что сравнительно высокое развитие денежного капитала в Греции стояло в тесной связи с развитием внешней морской торговли. Но всякая сколько-нибудь значительная торговля совершенно немыслима без кредита и функций менял, которые в связи с требованиями быстро развивающихся торговых отношений начинают существенно расширяться.

Каждая новая область, включавшаяся в систему античной торговли, выбрасывала на рынок и свой сорт монеты. На менялу, специализировавшегося на обмене денег, таким образом, естественно, падала обязанность быть в курсе всех монетных систем и уметь различать качество каждой монеты.

Уплата и получение денег при этих условиях представляли сложный акт, и очень скоро в целях его упрощения и ускорения меняла превращается в посредника при торговых сделках. Из простого посредника при обмене денег он стал уже своего рода банкиром, принимающим вклады и производящим необходимый валютный перерасчет. В связи с этим уничтожается необходимость производить обязательно расчет наличными деньгами. Долгие споры и сделки у стола менялы сменяются устным и личным приказом вкладчика о переводе денег с одного счета на другой или о выплате банком наличных денег указанному и известному банкиру лицу. Отсюда возникает необходимость ведения банком особых личных счетов для каждого вкладчика. И действительно, среди других свидетельств мы встречаем также у одного поэта комическое изображение банкира, главным атрибутом которого является некая старинная книжица, «истлевшая от времени, наполовину съеденная червями и молью».

Выплата денег банком производилась обычно путем явки должника и кредитора в банк и при обязательном присутствии свидетелей. Расписка в получении появляется лишь в более позднее время.

Системы чеков, ордеров и документов на предъявителя Греция, повидимому, не знала. Если вкладчик не мог лично явиться в банк, он мог выставить доверенное лицо при условии, что оно хорошо известно банкиру.

Повидимому, каждый банк вел два вида записей: дневник, в котором он ежедневно отмечал порученные и произведенные банком выплаты, и личные счета для каждого вкладчика с рубриками дебета и кредита.

Но деловые сношения банков, возможность безналичного расчета посредством них ограничивались очень узкими рамками. За пределами своей страны банки, как правило, не ведут с вкладчиками никаких безналичных расчетов. Политическая и хозяйственная жизнь Греции не создавала предпосылок для появления такого рода банковых операций, хотя многие ученые, высказывающиеся за существование в Греции капитализма, пытались найти не только следы таких безналичных расчетов, но и векселя.

Отсутствие международной судебной инстанции, необеспеченность правосудия, риск путешествий доставляли легкую возможность любому должнику уклониться от оплаты предъявленного ему иска. Почты не существовало, а морские путешествия на зиму обычно прерывались; и даже в те месяцы, когда плавание происходило, морской разбой и беспрерывные войны делали его довольно рискованным. Хорошо и прочно налаженный кредит был в этих условиях невозможен. К тому же афинский закон вообще запрещал давать денежные ссуды лицам, ведущим посредническую торговлю вне Аттики, так как в интересах государства было содействовать развитию только аттической торговли и обеспечивать необходимым сырьем, рабами и зерном в первую очередь Афины, а не поощрять торговлю других государств на афинские деньги.

Поэтому на иноземных рынках товары всегда закупались и продавались за наличный расчет, и вместо безналичного международного расчета производился фактический перевоз наличных денег из одного места в другое. Так, Сопай, отправляя сына из Боспора, дал ему на руки значительную сумму денег, которую тот, по приезде в Афины, вложил в банк Пасиона.

Поэтому для получения своих денег в банке один едет из Родоса в Афины, другой - из Афин в Македонию и т. д. Но в пределах данного города банки вступают друг с другом в оживленные сношения. Система взаимного ручательства банков и система взаимных расчетов банков между собой, в целях простого перечисления платежей при расчетах клиентов, пользующихся различными банками, были в полном ходу.

Таким образом, первоначальное расширение функций менялы – посредничества при выплате – сыграло существенную роль в превращении менялы в банкира, а меняльного стола – в банковское предприятие. С развитием торговли и денежного хозяйства меняльное дело в банках сначала оттесняется на второй план и, наконец, совершенно выключается. Оно снова возвращается к своему первоначальному виду – к существованию менял-профессионалов. Так, в речи Исократа, обвинитель-клиент банка Пасиона разменивает сумму в 100 статеров на золото уже не в банке, а у первого попавшегося менялы.

Функции банка тем временем усложнялись. К переводным операциям по выплате присоединились операции по вкладам. Вкладчик отдавал банку деньги на сохранение или на получение процентов. Простые сберегательные операции играли здесь лишь подчиненную роль. Если сначала, может быть, сохранение понималось буквально и вкладчик получал в случае надобности обратно те же самые деньги, пролежавшие нетронутыми в банке, то очень скоро эти случаи сокращаются до минимума и на сохранение обычно отдаются только ценные предметы, документы и спорные суммы денег. Деньги передаются в банк, главным образом, на то, чтобы пускать их в рост под проценты, и форма ссудных операций становится одной из важнейших форм банковского дела. Процент по ссудным операциям банка колебался от 16 до 18; на его высоту влияли как риск, связанный со ссудой, так и большая или меньшая продолжительность срока. Договоры на вклад заключались при свидетелях, в обычном порядке; иногда – в моменты особо сурового воздействия общинно-государственной собственности на частную – без свидетелей, так как вклад денег в банк был одним из способов утаить от государства часть своего имущества. По свидетельству одной речи Исократа, афинянин Никий в правление 30 тиранов различными способами охраняет свое состояние. Одним из них является вклад 3 талантов в банк без свидетелей, так как присутствие свидетелей, естественно, делает всякий тайный вклад явным. Античное государство вторгалось в область частной собственности довольно бесцеремонно – не только путем конфискаций, но и системой литургий. Вся литература IV в. полна жалоб на высокие подати в Афинах. После Пелопоннесской войны противоречия между частной и государственной собственностью выступают особенно ярко.

«Когда я был еще мальчиком (т. е. во время первых лет Пелопоннесской войны), - жалуется Исократ, - называться богатым было безопасно, и люди гордились этим. Ныне же люди, насколько возможно, утаивают размеры своего благосостояния, потому что слыть богатым опаснее, чем совершать беззаконие».

IV век – век кризиса афинской демократии. Форма общинно-государственной собственности, благоприятствовавшая развитию античного хозяйства VI – V вв., теперь начинает давить на частную собственность и частный капитал. В борьбе с ней всякое частное имущество разделяется на имущество явное и тайное. Явное имущество состоит из недвижимости, ценностей и наличных денег, тайное – преимущественно из ссуд и вкладов.

При этих обстоятельствах ссудное дело, уже и без того игравшее огромную, даже решающую, роль в торговле, должно было развиться еще больше.

«Доходы занятых морской торговлей, - говорит Демосфен, - проистекают не от занимающих, но от дающих взаймы, и ни корабль, ни судовладелец, ни пассажир не могут выйти в море, если отнять участие кредитующих».

Ссуда не только средство в сравнительно короткий срок и при благоприятных условиях удвоить и утроить свой капитал, средство, не ограниченное никакими законами, нормирующими проценты, - ссудное дело теперь позволяет частному владельцу денег обезопасить от государства часть своей собственности. Риск, связанный с каждой ссудой, этим отчасти компенсируется.

Банковские ссуды давались только под залог товаров, ценностей и даже под залог недвижимости. Земля, конечно, представляла наибольшее обеспечение, но ипотечный залог был возможен только под долгосрочную ссуду и притом только людям, имевшим право владеть недвижимостью, т. е. афинянам и в редких случаях отдельным метекам, уравненным в правах с афинянами. Банкиры же в большинстве случаев выходили из среды метеков и рабов, так что земельные обеспечения принимались ими не так часто.

В ссудном деле банк выступает уже в качестве активного лица – кредитора, а не должника, как например при размене, при переводе денег по текущим счетам и при вкладах. Только путем концентрации в банках значительных капиталов банки могут, подобно храмовым святилищам, заниматься кредитными операциями. Мы знаем о том, что некоторые банки кроме крупных кредитов, предоставляемых купцам, и мелких краткосрочных массовых кредитов кредитовали и ремесленные предприятия. Отсутствие закона о процентах предоставляло широкое поле деятельности ростовщичеству банков.

Чем безвыходнее положение нуждающегося в деньгах, тем выше может быть поднята норма процента. И действительно, мы имеем случаи, когда проценты поднимаются до 30-36 на 100. При просрочке подлежащих уплате процентов (уплата производилась в последний день каждого месяца) насчитывался процент на процент. Если же не возвращалась в срок ссуда, то, по аттическому праву, заклад переходил в полную собственность ростовщика.

Тяжелый гнет ростовщичества очень скоро дал себя чувствовать, вызывая всеобщую ненависть. Не меняя способа производства, ростовщичество способствовало централизации денежных богатств в немногих руках, разъединяя производителей от средств производства и ускоряя социальную дифференциацию афинского свободного населения. Рост богатств на одном полюсе и нищеты на другом, напряженная борьба богатых и бедных, доходящая до кровавых схваток, массовых побоищ и т. д., столь характерные для IV в., были конкретным проявлением общего кризиса античного общества, в подготовке которого немало поработало и ростовщичество.

В качестве меры против разрушительного влияния ростовщиков на широкое население в большинстве греческих городов-государств действовал закон, запрещавший давать ссуды под оружие, сельскохозяйственные орудия и другие предметы первой необходимости. Но уже сама система запрета указывает, как часто, во всяком случае до появления этого закона, происходило разрушительное разъединение собственника от средств производства и как сильна была люмпенпролетаризация обедневших во время войны свободных производителей.

Естественно, что путем ловких денежных операций в руках отдельных банкиров скоплялись значительные богатства. Состояние одного из наиболее крупных афинских банкиров – Пасиона – достигало в ссудах, в земельной собственности и мастерских 40-50 талантов, состояние потому времени огромное.

Кроме частных банков, раньше них, а затем и наряду с ними, такую же, если не большую, роль играли денежные операции греческих храмов. В них стекались в виде даров и жертв огромные богатства. Боги обрастали сокровищами, боги становились крупными владетелями больших состояний, заключавшихся как в недвижимом и движимом имуществе, так и в деньгах. Храмовая казна являлась неприкосновенным убежищем для вкладов государства и частных лиц. И без того значительные богатства храмов увеличивались отдачей в аренду земельных участков, денежными штрафами и ссудами под проценты. Так, например, афинянин Клисфен сделал крупный заем в Дельфах для борьбы с тиранией. Доходы с ссуд, выдаваемых в большом количестве разным городам, достигали очень больших цифр. В IV в. в делосском храме Аполлона в приход занесено 47 талантов, полученных с тридцати задолжавших храму городов. Неприкосновенность храмов служила причиной того, что государственная казна отдавалась на сохранение именно им. Так, касса первого афинского морского союза первоначально, до перевода ее в Афины, находилась в делосском храме.

Вообще государственные вклады в святилища не только своей страны, но и за ее пределами были обычным явлением.

Несомненно, что в храмах концентрация денежного капитала была еще более высока, чем у частных банкиров. Святилища ворочали более крупными делами; ряд городов-государств был их должниками, ряд крупных и политически влиятельных рабовладельцев – их вкладчиками, но широкий потребительский кредит шел обычно через частные банки.

Эта подвижность деятельности торговцев и ремесленников, сравнительная легкость отливов и приливов торгового и ростовщического капитала являются одной из причин краткости периода экономического процветания той или иной рабовладельческой общины.

Презрение к торговой профессии и заинтересованность в торговле – это одно из противоречий античной экономической системы, давшее себя остро почувствовать в экономическом кризисе IV в.

Но это не какое-нибудь особое и самостоятельное противоречие: оно порождено с другими самой системой рабовладельческого общества.

Если мы всмотримся в организацию торговли, то поневоле бросится в глаза очень яркое противоречие между натуральностью хозяйства и высоким развитием денежного капитала. Античное рабовладельческое хозяйство натурально по самой своей природе. Несомненно, что натуральное хозяйство могло допускать довольно высокое развитие и обмена и денежного капитала. Но несомненно и то, что натуральность хозяйства ставит пределы высоте этого развития. Говоря о ремесле, мы отмечали свойственную античности тенденцию употреблять прибыль от мастерских не на расширение производства, а на извлечение торговых выгод путем ссудных операций. Производство в рабских мастерских – также в силу специфических условий античного общества – допускало только очень ограниченное число занятых в мастерских рабов. Производству товаров на рынок, таким образом, ставилась определенная граница.

Вместе с тем ставилась граница и беспрепятственному развитию торгового и денежного капитала.

Полисная форма античных государств, форма объединения свободных в целях совместной эксплуатации рабов, лишь до известного предела допускала возможность личной инициативы и личной собственности. Широкое развитие торговли и торгового капитала требует развития производства для сбыта на рынок, требует того, чтобы меновая стоимость стала главной целью всякого производства. Но в условиях античной формации, в условиях отделенных друг от друга и друг другу враждебных полисных хозяйств, торговля с ее космополитическим характером получает, конечно, ограниченное развитие. Полис, стремясь к политической и экономической автономности, развивая торговый и денежный капитал как капитал данного полиса, тем самым тормозит развитие торгового капитала как такового. И торговый капитал в силу своего развития восстает против породившего его полиса. По мере того как община свободных все резче раскалывается на два враждующих лагеря, по мере того как государственная система хозяйства приходит в упадок и казна пустеет, общинно-государственная собственность все больше и больше начинает давить на частный капитал отдельных рабовладельцев. Частный капитал вступает в борьбу с общественным строем, в упорную борьбу за право своего свободного развития и тем самым наносит и без того пошатнувшейся системе полиса новые удары. Бегство из Афин и скрытие имущества – главные способы этой борьбы. Скрытое от государства имущество вкладывается в ссуды; тем самым усиливаются мощь ростовщического капитала, его централизация, усиливается и его давление на разоряющиеся массы. Ростовщичество с торговых операций перекидывается и в сельское хозяйство. Начинается новый период неограниченной концентрации земель в руках ростовщиков, период земельных спекуляций, лишающих основные массы свободных земледельцев земли.

Потеря союзников и союзных доходов, сокращение торговых отношений, усугубленное отклонением торговых путей от Афин на заре эллинистического периода, падение прибыльности ремесел, расстройство финансов и повышение налогов, сокрытие имуществ и произвол ростовщиков, бегство купцов и метеков-ремесленников, развитие наемничества – таков драматический и неизбежный конец былого афинского могущества.



Сайт создан в системе uCoz